имеет, очевидно, простой и принудительный смысл, который мы придаем в наши дни формулировке «Правовое государство». Он является всего лишь законом. Ни знать (принцы, герцоги, губернаторы провинций, офицеры короны), ни протестанты (обычно республиканцы благодаря своему кальвинизму) не стали бы уклоняться от законов, а это всегда было первым требованием монархов во Франции. Кончини, которого сегодня понимают лучше
[62], пытался восстать против претензий и тех и других. Теперь его помещают как «государственного человека, между Сюлли и Ришелье, в списке великих министров, строивших абсолютную монархию» (Элен Дуччини). Марии Медичи нелегко пришлось с реформами 1611 года, со знатью с 1614 по 1617 год.
Король представлял в то время верховную власть. Или скорее напоминал одновременно о всемогуществе монарха и его границах. Король наступает по трем позициям, потому что он подчиняется Богу и потому что законы короля не могут нарушить ни божественное, ни естественное право. Но если государь является сувереном, его власть, столь же твердая для государства, как и для других наций, не будет ни ограниченной, ни по-настоящему спорной. А ведь в то время в мире Контрреформации хватало юристов, монархов и канцлеров, чтобы пересмотреть вопрос о независимости короля Франции. Под религиозным и феодальным предлогами это сделал Кончини, стоящий ниже папы и императора. Благодаря подобному софизму Австрийский дом мог бы на практике превратить Капетинга в вассала, в то время как папа мог бы беспрестанно диктовать свой закон галликанской церкви. Известно, что Кончини готовился к битве с Габсбургом и что эта наступательная политика послужила причиной его убийства.
Оспаривать оригинальность тройной формулировки Ришелье не значит оспаривать его гений или критиковать его поведение. Ему практически в одиночку предстоит вести программу спасения государства, которую капетингская монархия до того имела лишь в набросках.
У Ришелье на одном столе лежали требник и Макиавелли.
Аббат Шуази
Именно между Эразмом и Макиавелли — которые пишут в одно время, начиная с одной и той же интеллектуальной традиции — проходит самая широкая этическая трещина.
Квентин Скиннер
Блестящее высказывание аббата Шуази — У Ришелье на одном столе лежали требник и Макиавелли — постоянно беспокоило или по крайней мере волновало тех, кто восхищался кардиналом-министром, но боялся в некотором роде за спасение его души. Не станет ли великий человек святошей? Век святых, время лучезарной, но недолговечной истинной набожности не мог помешать расцвету многочисленных подделок под святость — бескорыстных или совершаемых ради наживы. Во «Всеобщем словаре» Фюретьера достаточно слов, описывающих авторов подделок:
