— Может быть, вы, сэр? — окликнул он.
Мужчина поднялся. У него была клоунская внешность.
Лысую макушку обрамляли длинные волосы, на разноцветном пиджаке выделялись многочисленные заплатки. Большинство людей в зале были Грину знакомы — он видел их либо на улице, либо в зале суда, либо здесь, когда приходил поиграть, — однако этого персонажа встретил впервые. Поначалу решил, что тому слегка за пятьдесят, однако вскоре изменил мнение. Скорее всего он моложе.
«На улице люди стареют быстрее», — размышлял он, пока мужчина неловко пробирался к пианино.
— Я немного играю, — сообщил мужчина. Он опустил голову, пряча глаза. — Обычно играю это в соль мажоре, но сейчас переложу в до мажор.
Усевшись за пианино, он потер лицо руками и потом опустил их на клавиатуру. Его постановка рук с поднятыми запястьями и согнутыми пальцами была идеальной. Все его тело расслабилось.
— Хорошо? — Грин взялся за гриф гитары. — Что будем играть?
— Вы знаете «Блюз покинутого бродяги»? — спросил мужчина.
Улыбнувшись, Грин взял минорный аккорд.
— Поехали.
Грин с Дейвоном исполнили традиционное блюзовое вступление. Мужчина начал играть, и по полусонному залу словно пробежала искра. Дейвон, взглянув на Грина, одобрительно закивал.
— Ничего себе! Похоже, у нас появился настоящий пианист!
Отыграв блюз до конца, они исполнили еще три классические блюзовые вещи.
— У нас осталось время лишь на одну песню, — сказал Дейвон. — Через двадцать минут тушат свет. У вас есть какие-то пожелания? — спросил он у пианиста.
— Давайте попробуем еще раз «На распутье», — шепнул он.
Начав играть, он впервые запел. В последнем куплете он спел:
Я стою на распутье и словно умираю…
Зал слушал в оцепенении.
— Где вы научились так играть? — поинтересовался Грин, убирая гитару.
Зал быстро опустел.
— Я подобрал ее только что, — ответил мужчина, по-прежнему отводя взгляд.
— Вы серьезно занимались музыкой, так ведь? — спросил Грин.
Мужчина наконец поднял голову. Его светло-голубые глаза казались прозрачными. Грин попытался представить, каким тот был в детстве — белокурые волосы, гладкая белая кожа, ясные глаза.
Мужчина вновь потупился.
— Да, несколько лет, — тихо ответил он.
— Дайте-ка угадаю: лет восемь по классу фортепиано — консерватория?
Мужчина застенчиво улыбнулся:
— На самом деле даже дольше. У меня диплом преподавателя.
Он замолчал, и Грин решил не настаивать на продолжении. Он понял, что лучше оставить его историю недосказанной — без предполагаемо грустного окончания.
