Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков | страница 55
Рядом с ней корзина с английскими консервами, сигаретами и шоколадом.
— Узнаете? — спросила она указывая на нее. — Ведь «там» вы к этому привыкли.
Было неприятно... Наконец, заговорили по-хорошему. Вижу хочет, чтобы я попросил ее о себе... А я упираюсь, наоборот, рассказываю, как хорошо живется в тюрьме.
— Ну что ж? Выпьем? — Шутила она.
— Вот только этого мне и не хватает.
— Ну так скоро будет.
Чем ни жизнь была в моей Вологодской тюрьме... Но водки в ней, мне так и не удалось выпить. Как всегда все перемены в тюрьмах производятся неожиданно для арестантов. Так же произошла и моя...
Особый отдел, за которым мы числились, расформировался и нас «по этапу» махнули в Архангельск.
Под судом трибунала
Архангельская тюрьма...
Контраст между Вологодским «санаторием» и нашим теперешним положением был резкий.
Камеры на запоре. На тюремном дворе пулеметы в углах. Связь по тюрьме и с внешним миром слабая.— Перестукиваемся. Переписываемся. И ползут слухи о расстрелах.
Слышно, что действует комиссия Кедрова и Ревекка.
То и другое знаменитость. Где они — там массовые расстрелы. Но покуда ничего определенного.
Однако ждать пришлось недолго. Скоро появились и первые капли крови.
Я сидел в общей камере. Напротив были одиночки. Уборная была общая. Выпускали нас редко, но все-таки связь была.
Утром я вышел умываться. Надзиратель был чем-то занят, и я подошел к камере знаменитого в Северной области партизана Ракитина. У меня был табак, и я передал его ему. Он обрадовался и мы закурили.
Дело его вела Ревекка, и она гарантировала ему жизнь.
— Ну, как Ракитин, — спросил я его — не думаете, что нас «повернут налево?» (Расстреляют)
— Нет, я твердо убежден, что этого не может быть. Еще третьего дня меня вызывала Ревекка и еще раз подтвердила, что я буду жив. Да ведь и смертная казнь отменена окончательно...
Мы простились.
В ту же ночь, в числе 17-ти человек, он был расстрелян.
Сидеть становилось все хуже. Не было еды. Не было табаку. В белые ночи не спалось. Было томительно. Скорей бы какой-нибудь конец. И его можно было ждать всегда.
В час ночи грохот ключа. И в дверях комендант со списком. — Вызывает двоих. Оба числились за комиссией Кедрова.
«С вещами собирайтесь!». Раздают хлеб... Крестятся, но видно еще надеются.
В коридоре слышен шум... Кто-то борется, не дается взять... Вывели. Мы бросились к окнам.
На дворе выстраивают партии человек в 20. Их окружает конвой. Но виден какой-то непорядок. В конвое какая-то заминка. Два-три чекиста и комендант размахивают револьверами.