Дело на мой взгляд было верное, и, казалось должно было принести, во всех отношениях, существенную пользу белым.
Для выполнения этого плана, мы вошли в переговоры с крестьянскими вожаками из нашей и соседних деревень. С некоторыми из них, я виделся, говорил, и все они были готовы на все, чтобы выкинуть из своих деревень их «защитников» — большевиков.
Мне давали проводника, я должен был бежать к белым, доложить там о создавшемся в деревнях настроении, образовать партизанский отряд человек в сто, который явился бы ядром, и вернуться в тыл к большевикам.
День побега был назначен...
Теперь надо было только уйти.
Я подчеркиваю, что всякая организационная работа в Pocсии очень трудна. Люди боятся друг друга, не доверяют, боятся провокации. Нервы дергаются и, на мой взгляд, всякая организация, больше трех-пяти человек, не перешедшая в самый короткий срок от слов к делу, обречена на погибель. Такое положение создалось и здесь. Я считал приготовления и переговоры законченными. Надо было немедленно действовать.
16-го октября 1919 года я вышел из деревни Федорово... На дворе стоял крепкий мороз, снега еще не было. Чуть брезжил рассвет.
До уборки лошадей оставалось часа три, и я хотел выиграть это время, чтобы, между нами и возможной погоней, было бы достаточное расстояние.
Я знал, что после моего побега обязательно будет расследование и, чтобы большевикам не было известно, кто мне помогал в побеге, я должен был встретиться со своим проводником в соседней, маленькой, — домов в пять, деревушке, верстах в трех от нашей. Было условленно, что тот, кто первый из нас придет туда, — мелом нарисует на срубе любой избы условный знак, в виде сковородки с ручкой, войдет в эту же избу и будет там ждать другого. Это не должно было возбуждать никаких подозрений, так как в прифронтовой полосе, всегда много проходящего народу.
Я пришел первый... Прошел по деревушке, — знака нет... Незаметно нарисовал его сам, вошел в избу, поздоровался с хозяевами, спросил их что-то про пристань и отходящие барки, сел и начал ждать...
Прошло полчаса... прошел час...
Я вышел на улицу... снова прошел по деревне... Знака нет.
Свое положение я сознавал — жизнь была на карте... Нервы начали ходить. И здесь, в первый раз, я усомнился в своем проводнике... И это сомнение мне потом немного испортило то ощущение свободы, которое испытывает человек вырвавшись из неволи.
Но вот, дверь в избу раскрылась, и я увидел Ивана Ивановича (буду его так называть). Знаком я с ним не был, мне только раз показали его издали и, сейчас, чтобы не обнаруживать нашей связи, мы не поздоровались.
