Твой брат Ю.Б.
Р. S. Посылаю тебе мою фотографию, снятую в Финляндии, перед отъездом из местечка Кусома, через 2 недели после нашего перехода границы. Здесь я уже вымыт, брит и дыры зашиты.
На группе, слева направо стоят: Мальбродский, около него с перевязанными ногами Мальсогов, Сазонов и Приблудин.
Зимний Дворец близится к сдаче.
Снаружи — Банды большевиков и обстрел с «Авроры». Внутри — Паника. И добровольцы и большевики... И женский батальон и провокаторы. Митинги и уговоры тысячи и одного начальника.
Дядя с бородой — не то А-в, не то новый «диктатор» и комендант дворца M. — на трибуне. Просит, уговаривает, убеждает защищать. Кого? Для чего? «Правительство»? Его убежавшего главу? Или самого диктатора-оратора?
Переговоры парламентеров... Казаки уходят с оружием в руках, и я с тремя наганами в карманах на улице.
Человек найден... Поднять... Большевик улюлюкнул и погнал. Зверь пошел на человека... Человек стал зверем.
Дворцовая набережная. Прожектор с «Авроры»... Вдоль Невы большевицкие броневики. Людей не видно, — только их пулеметы медленно двигаются вслед нашему пути, — жуткое, напряженное состояние. Один какой-нибудь выстрел, искра и взрыв неизбежен. Паника и мы перебиты.
Но вот Зимняя Канавка... Литейный мост. Напряжение спало.
Куда? Жизнь бродяги началась. Казаки предложили переночевать у них. Пошел с ними. Прожил три дня и три ночи.
Прибежал вестовой и сообщил, что три сотни, сторонники большевиков, арестовали весь офицерский состав защитников Зимнего Дворца. Забрал свои револьверы и пошел к себе в «Асторию».
***
Подъезд...
Входить?
Возьмут... Эх, все равно!
Знаменитая «Астория». Гнездо контрреволюции, теперешняя цитадель большевиков. Вошел в свой номер и сразу убедился, что с обыском у меня еще не были.
В тумане рисуется мне моя жизнь там, в этот период.
С утра звонок — призываются комиссионеры, — закупается вино из разграбленных погребов... Вино... Опять вино... И целый день полупьяное состояние. Все равно не хорошо. Конец... Конец чего? Все равно чего. Всему конец. Конец чувствуется... он реален, он виден, он ясен, но необъясним. Надо забыться. Чем, как? Все равно... но забыться во что бы то ни стало, хоть на сегодня, на сейчас... Не думать, не сознавать, не понимать, загулять.
И шли загулы, смелые, последние, вызывающие. Вроде, ночных прогулок по большевицкому Петрограду с хором трубачей Гвардейского Экипажа. Последние судороги — агония — непонятного, необъяснимого, но все-таки ясно выраженного конца чего-то.
