Тяжелое, угнетающее впечатление произвело на всех нас известие об офицерах, которых посадили на барку и утопили между Кронштадтом и Петроградом.
Мы все считались «заложниками» и наши фамилии были напечатаны в газетах. Заложниками кого? — хотелось спросить.
Просто мы были тем пушечным мясом, тем стадом беззащитных людей, смерть которых могла бы подействовать на всякого, кто бы хотел пойти по стопам Канегиссера и убийцы Володарского.
Мы думали о бегстве и, как я себе представляю, побег можно было устроить, но я все-таки немного верил в какую-то законность и мне казалось, что настанет время, когда наше дело разберут и отпустят. Как тогда я был еще наивен!
В тюрьмах всегда жили, живут и будут жить разными несбыточными надеждами на освобождение. Такова тюремная психология.
Мне недавно пришлось говорить с дореволюционным политическим заключенным, и он мне сказал, что и в прежнее время заключенные поддерживали себя в тюрьмах надеждами на амнистию и на досрочные освобождения. Он мне рассказал о своем товарище, твердо надеявшемся на какую-то амнистию. За день до возможного ее объявления, его товарищ заявил, что завтра он будет свободен или умрет. На другой день, не получив амнистии, он удушил себя.
Надеждами на амнистию живут и теперь.
Вначале Сов. власть их щедро давала. Для заключенных требовались конвой, помещение и хотя бы немного пищи. Всего этого не хватало. Хотя все внимание большевиков было обращено на организацию Ч.К. и ее учреждений, хотя и были открыты все уцелевшие тюрьмы, все-таки разруха, царствовавшая тогда под их неумелым руководством, не давала им возможности содержать столько арестованных, сколько бы им хотелось. Поэтому решали вопрос проще, расстрел или свобода.
В тот год очень надеялись на октябрьскую амнистию. Я держал пари, что по ней выпустят не боле 10% Дерябинской тюрьмы, мой противник надеялся на 50 процентов. Из нашей камеры, в которой было свыше 200 человек в этот день выпустили троих. Да и то, вероятнее всего, что это освобождение состоялось не в силу амнистии, а произошло обычным порядком.
Легче всего было освободиться за деньги.
Брали нелегально, брали и легально. Ч.К. брала официально. Следователи брали неофициально. Брали, — и выпускали. Брали, — и не выпускали. Грабеж шел страшный.
Кроме этих несбыточных надежд на амнистию, были надежды и другие.
Нам казалось, что не может быть, чтобы англичане, видя как изнывают под гнетом большевизма люди, бывшие их верными союзниками и составлявшие лучшую часть России, не пришли бы им на помощь.
