В тот день я составил ключ к своим вычислениям, выписал по всей книге — «См. стр. № такой-то, такой-то…» и отдал ее Мише Бурмистрову обернуть в цветную бумагу. Одновременно я отдал ему рваные черновики, чтобы сжечь их на костре на деревенских огородах.
Миша накануне женился на местной красавице и, заспанный, бледный, но бесконечно счастливый, забрал все мои бумаги и ушел. Я подождал его с полчаса и вышел на огороды. Издали увидел дымок и Мишу, сидевшего возле догоравшего костра в обнимку со своей любимой супругой.
Я подошел и зашатался от ужаса. От моего сокровища остался лишь обрывок обложки, а рядом на траве лежали черновики, аккуратненько обернутые цветной бумагой.
Мои вычисления! Мои координаты! Результаты годовой работы! Да за это меня под суд! Потом я вспомнил Бобруйское, Минское направления, посмотрел на счастливые глаза Мишиной супруги, махнул рукой и, шатаясь, ушел.
4 июля было опубликовано обращение Сталина. Многих трогали слова — «дорогие братья и сестры, к вам обращаюсь я, друзья мои…» Многие плакали от этих слов. А я перечитывал строки несколько раз, но искренности их никак не верил. Однако это обращение открывало глаза на многое. Стала более или менее ясна картина наших ужасающих территориальных потерь. Но о потерях людских можно было лишь догадываться. Слышавшие по радио голос незабвенного вождя мне потом рассказывали, как великий мудрец волновался, как булькала вода, когда он ее глотал. Двадцать лет спустя в «Новом мире» были опубликованы воспоминания нашего посла в Англии Майского. Он писал о невероятной растерянности, охватившей Сталина и его верных соратников в первые дни войны. Об этой позорной и трусливой растерянности говорится и в других источниках, известных широкой публике по Самиздату.
15 июля в выходной день была чудесная жаркая погода. Всей семьей, забрав закуски, мы пошли на Клязьму купаться, загорали на песке, баловались, наслаждались. На высокой горе красовался сосновый бор, дальше за синей излучиной Клязьмы высилась другая гора, а на ней старинная шатровая колокольня села Любец, основанного, по преданию, князем Андреем Боголюбским. Он плыл вниз по Клязьме, остановился тут ночевать, и место это показалось ему «любо».
Девятнадцать лет спустя в том селе я купил домик и зажил там. И написал десять своих книг и вот сейчас переписываю эти страницы.
Всю войну я вспоминал тот день, последний день моей мирной жизни. Вечером, когда мы возвращались домой, я увидел у дома, где жила семья Николая Владимировича, запыленную грузовую машину с крытым брезентовым верхом.
