Толстяк отвесил церемониальный полупоклон. В ответ Адель присела в комическом реверансе, заставив парнишку улыбнуться.
Томико, одев передник, выносила на балконную террасу матрацы, подушки, одеяла и развешивала их для проветривания. Потом очень красиво готовила чай: для себя — зеленый в изящной керамике, перед Адель любезно поставила стальную кружку, в которой плавали чаинки черного байхового.
Через полчаса зазвонил телефон, и Адель сняла трубку.
— Это Ник.
— Какой еще Ник?
— Таксист. Я внизу, — сообщил он, — звоню из вестибюля.
Адель так и знала — русский не откажется от предложения стать ее водителем, за вчерашний день он хорошо заработал.
— Странная у вас охрана, — пожаловался он. — Спросила документы, записала номер такси. Вы что боитесь грабителей?
Адель вышла из квартиры и вызвала лифт. Вместе с ней в лифтовой кабинке вниз спускался один из соседей, неопрятный американец.
— Это вы живете у япошек? — хмыкнул он сквозь гнилые зубы, нагло разглядывая ее. — Ну и как? Желтолицый, небось, старается, а? И не противно… ну это… с косоглазыми-то?
Адель молча ждала, когда двери раскроются. Почему ей стыдно перед ним, янки — отбросом всех известных рас, выродком? После его слов она стала отвратительна, гадка самой себе.
Усевшись в автомобиль, Адель не ответила на дурашливую улыбку.
— Магазины. Итак, как насчет ночной смены?
Водитель игриво взглянул в зеркало, но лицо пассажирки оставалось бледным и сосредоточенным.
— Порядок! Единственное условие: я не желаю влипнуть в передрягу.
— Не дрейфь, — Адель смежила веки. — Лучше расскажи мне о яхте.
— Боюсь, от моих разговоров у вас начнется морская болезнь.
— Я выдержу.
— Окей. Сорок футов — длина, четырнадцать тонн водоизмещения, 2 метра — осадка, — в каждом слове для Ника заключалось столько чуда, что его голос завораживал. — У «Лунной» три грота, два кливера, три генуи… Когда-нибудь, когда-нибудь…
И сквозь сон Адель слышала заклинания: «камбуз», «ватерлиния», «спинакеры»…
Он высадил ее на Мэдисон-авеню, где рядами вытянулись десятки магазинов — разноцветные кусочки смальты в городской мозаике. В витринах стояли манекены с золотыми лицами; на атласных подушках блестели броши; магическим огнем светились флакончики духов. Меха, тонкое белье и ажурные чулки, пудра и помада, шляпки, украшенные перьями или сеткой с бархатными мушками. В радужной веренице не нашлось места салону Шанель. Полюбившая немецкого офицера, Коко была изгнана из мира моды.
