— А Разбойный приказ как же? — подивился Тимофей, подливая водки.
— А что приказ-то? — усмехнулся Костка, опрокидывая чарку. — Мы же с тобой тоже в приказе Новой четверти служим, а водку мимо казны как продавали, так и продают. А подьячие наши, что должны за водкой да табаком следить, разве денег от целовальников не берут? Стрельцы караульные, ежели поймают кого в кабаке, кто в карты там али в зернь (в кости) играет, то в приказ и сволокут да на дыбе[27] подвесят. Да и то — кого до приказа доведут, а кого и отпустят, если копеечку-другую заплатит. А коли сотнику рубля два-три в месяц платить, так он своих стрельцов и близко к этому кабаку не подпустит. Вот так-то. Ну а даже если кто в приказ пойдет, то что тогда? Федот этот — мужик башковитый. Он все хитро обстряпывает. Либо грамоту заемную подписать заставляют, либо — кабальную грамоту. Поди-ка, поспорь с ими. Был, правда, упрямец один. Он цыгана-то за руку схватил, когда у того кость подменная была со свинцом внутри, да в морду тому и дал. Говорит — не отдам, мол, раз обыграли нечестно. Так поймали его, руки-ноги сломали, глаза выкололи, да и язык отрезали, чтобы не мог не написать, ни рассказать. Люди бают, что милостыню просит теперя на Сивцевом Вражке. Так и то, каждый вечер к нему человечек от цыгана приходит да милостыню-то и отбирает…
— Да, дела! — воскликнул Тимоха.
— А еще люди-то баяли, — продолжал Костка, — что к Федоту людишки разные ходят, ежели дело какое нужно решить. Ну, порешить там кого… Может, знавал ты Муху-великана? Был тут у нас боец наемный.
— Это который на Божьем суде у Расторгуева был? — пытался припомнить Тимоха. — Тот, что дворянского сына Семина изувечил? Помню. Из татар крещеных. Здоровый мужик был — поперек себя шире и кулачищи пудовые. Он тогда Семину всего один разок и врезал, да так, что у того челюсть набок перекосилась.
— А что с ним стало-то, знаешь?
— Вроде зарезали его по пьянке… — пожал плечами Акундинов. — В кабаке будто бы с пьяными ухарями столкнулся, не то с мясниками костромскими, не то с соледобытчиками камскими.
— Как же, по пьянке! — хмыкнул Конюхов. — Его Гаврила Потапков, стольник царский, на Божий суд вместо себя нанял. За десять рублев! Он, Потапков-то, с боярином Троекуровым из-за вотчины поспорил. Будто бы отрезал боярин от его поместья две десятины, что еще пращурам Гаврилиным за службу дадены были. Потапков-то — столбовой дворянин, а какой-то евонный дед при Федоре Иоанновиче окольничим был. Вот схлестнулся он с боярином да челобитную
