— Ну что ты, Прохор Степанович, — заотнекивался Тимоха, представив, сколько времени он будет пересчитывать каждую «чешуйку». — Да разве же я не верю? Токмо, — робко попросил он, — а нельзя ли мне не пятьдесят рублев, а сразу всю сотню выдать?
— А на что тебе сто-то рублев? — удивился старик. — Ты и эти-то деньги не скоро потратишь. Хорошо, ежели к Пасхе. Бумаги в приказе — завались. Перья в октябре покупать — невыгодно. Гусь-то линялый идет, щипаный. И то — мы их в сентябре брали. Ну, чернила там. Так ить чернила-то не водка, пить их, что ли? Вот когда потратишь да расписки с подьячих предъявишь, так и вторую полусотню возьмешь.
— Ну-у, Прохор Степаныч… — заканючил Тимоха, как ребенок, что просит у мамки сладкого петушка на палочке. — Выдал бы, что ли…
— Где ж ты их держать-то будешь? В твоей-то каморе только простой сундук стоит. Моя бы власть, так я тебе не по полста, а только бы по десять рублей давал. А ежели, скажем, украдут их у тебя? Если десять украдут, то ладно, не такая потеря. Да за десять не всякий тать и в камору под замок полезет. А пятьдесят? Кое-кто на такие деньги десять лет прожить сможет.
— Ну, Прохор Степанович, оч-чень надо! — чиркнул Тимофей себя ребром ладони по горлу. — Пятьдесят-то рублев — на подьячих, а еще пятьдесят… Ну, очень! А украдут — так ведь рассчитаюсь, поди. Куда же я денусь-то? Мне что, на правеж охота?
— Это точно, — согласился казначей. — Батогов всыпят да из жалованья вычтут… Купить чего удумал? — поинтересовался догадливый старик, который вроде бы поддался на уговоры.
— Эх, догадливый же ты человек, Прохор Степаныч, — восхитился Тимофей. — Сразу в самое нутро зришь…
— Ну так чего тут непонятного-то? — засмеялся казначей, теперь уж совсем подобревший. — Ну тогда уж скажи — чего покупать-то надумал?
— Да вот дом совсем плох, — закручинился Акундинов. — Весь сырой, со стен течет, гниль кругом. Летом три венца перебрал, оказалось — все надо менять. А за новый сруб сейчас двадцать рублев просят. Ну, сруб купить, да туда-сюда…
— А как возвертать-то будешь? — поинтересовался казначей. — У тебя ж жалованье — тридцать рублев в год.
— Так у Таньки-то у моей от приданого кое-что осталось. Домишко есть в Вологде, от ейного деда-епископа завещанный, — продолжал врать Тимоха. — Много-то за него не дадут, но и десять рублев — деньги. Ну а остальное как-нибудь. Жили же мы раньше на десять рублев в год.
То, что Тимофей был женат на внучке покойного епископа, уже не в первый раз сослужило добрую службу. Казначей, немного подумав, вытащил из сундука еще один мешок.
