В летнем воздухе где-то за пределами госпиталя отчетливо слышался звук патефона. Играли танго. Некоторое время Белков молчал, прислушиваясь к слабым звукам мелодии. Раздраженно вздохнул.
— С кем? Вот ты сам скажи, с кем?
— Допустим, с Кокоревым?
— Кокорев сам под наблюдением.
— С Шехтелем?
— Ты имеешь в виду студента? Это мальчишка, ему нет двадцати, отцу же его доверия нет. Учти, полковника Мясоедова из Вержблова выгнали [С. Н, Мясоедов, жандармский полковник, в 1915 году был повешен как германский шпион. В 1907 году С. Н. Мясоедов был начальником пограничного жандармского отделения ж.-д. станции Вержблово на границе с Германией, где прославился особым рвением в выявлении пытавшихся выехать из России революционеров.], но охранка там свирепствует по-прежнему. Для того, чтобы вывезти Алексея, нужны документы. Чистые, не вызывающие подозрений. В идеале — еще и опытный сопровождающий. Где все это взять?
— Да, действительно… — Зубин забарабанил пальцами по скамейке, — Понимаешь, Паша, есть один человек, будто созданный для этого. Я давно уже к нему присматриваюсь. Этот человек мог бы вывезти Алексея, при доле везения, конечно.
— Что ж ты молчал?
— Главное, этот человек наверняка сможет достать документы.
— Где он работает?
— Никогда не поверишь. В контрразведке.
Хмыкнув, Белков поднял камешек. Повертел, будто изучая, подбросил.
— Шутка?
— Какая шутка, говорю самым серьезным образом. Профессиональный контрразведчик, из ПКРБ. Что, Паша, заманчиво?
Белков осторожно бросил камень в кусты.
— Заманчиво, но ведь это — лезть черту в пасть, ПКРБ… Серьезная организация. А что за человек?
— Из армейских, воевал с японцами. ПКРБ — не охранка.
— Все равно это прихвостни режима.
— Паша, я этого человека… как бы тебе объяснить — чувствую. Потом — он прекрасно знаком с системой сыска и слежки, тренирован, профессиональный конспиратор.
— Конспиратор, вскормленный монархией.
— Конечно. Но я много говорил с ним. По-моему, этот человек сам — гонимый. Он потерян, не нашел себя.
Его должны, если я не ошибаюсь, вот-вот уволить из контрразведки.
Оба замолчали. Сквозь притихшую листву в светлых сумерках слабо желтели окна госпиталя. С площадки в центре сада, от скамейки, где курили больные, слышался смех.
— Андрей, я хотел бы быть таким же оптимистом. Согласен, такой человек может быть нам полезен. Но ведь мы должны ему верить.
— По-твоему, пусть Солодовникова берут? — Так как Белков молчал, Зубин добавил: — Хорошо, я знаю твою осторожность. Если хочешь, давай его проверим.
