Ведь
Ремусу он
доверял!
Более того,
Ремус был
единственным
взрослым,
которому он
доверял.
Раньше Гарри
мог бы
сказать то же
о Дамблдоре,
но теперь...
Директор
слишком
много знал о
Гарри.
Слишком
много такого,
чем не считал
нужным с ним
делиться, —
хотя членам
Ордена,
похоже,
выкладывал
всю
информацию.
И вот
теперь Гарри
вглядывался
в доброжелательное
лицо Ремуса и
вспоминал, как
тот
рассказывал
ему о
родителях...
Гарри тогда
так не
хватало
этого, так не
хватало живого
образа за тем
леденящим
душу предсмертным
криком, что
он слышал
каждый раз
при виде
дементора. И
этот образ
подарил ему
Ремус. А
главное,
Ремус просто
был рядом. Он
учил его. Ему
было не все
равно...
Гарри
захотелось
броситься
вперед, и обнять
его, и
поблагодарить
за все, и
рассказать,
как ему
горько без
Сириуса и как
он винит себя...
Но он
не мог.
Потому что
рядом с
Дамблдором
стоял вовсе
не Ремус, что
бы ни
говорили
Гарри глаза.
Да, обычную
Снейпову
усмешку было
бы трудно
изобразить
на лице
Люпина, но
все же что-то
в манере держаться
было явно не
люпиновское.
Впрочем, и не
совсем
снейповское
тоже. Гарри
пришло в
голову, что
обычные для
зельевара движения
и жесты
просто
нельзя было
повторить в
теле, которое
привыкло
вести себя
по-другому.
«Это не
он, — сказал он
себе,
ужасаясь
мысли, что
эту фразу
придется
теперь
повторять постоянно.
— Это не Ремус».
В этот
момент Снейп
сказал что-то
директору.
Очень тихо,
Гарри не
различил
слов, но
услышал
голос. Голос
Ремуса. Да,
конечно,
Полиморфное
зелье меняло
и голос, Гарри
сам это
прекрасно
знал — еще со
второго курса,
но... Он так
обрадовался,
услышав
знакомый
голос, что
все разумные
доводы
вылетели у
него из
головы.
— Ремус?
— произнес он
вслух. Ну
конечно! Не
мог же Ремус
просто так
заскочить в
замок по каминной
сети, отдать
прядь волос и
уйти. Может,
он решил
задержаться!
Может, Снейп
еще в подземельях,
ищет свое
зелье...
— Нет, —
быстро
ответил
Снейп. — Он уже
ушел.
Гарри
моргнул,
стараясь не
выдать
разочарования.
— А...
Даже меня не
дождался?
— Как
видите, —
усмехнулся
Снейп.
— Но
почему?! —
вырвалось у
Гарри. Нет, он
ведь не хотел
этого
говорить. Это
прозвучало
так...
тоскливо, что
ли. Жалобно... А
Гарри ни на
что не
жаловался. Он
не тратил
времени на
глупые мечты
о том, чего у
него никогда
не было и не
будет: о настоящем
доме, о семье,
которой на
него не наплевать,
о том, чтобы
этот проклятый
шрам не
объявлял о
его судьбе всем
и каждому,
кто
удосужится
взглянуть...
Он старался
не думать об
этом — вот и
все.
