Вспыхнув от ярости, Чжи-Ган выплеснул чай прямо в лицо этому идиоту, а затем в мгновение ока оказался по другую сторону стола и прижал оба своих ножа к мясистому подбородку губернатора. Бай не успел произнести ни звука. Чжи-Ган уже не скрывал своего гнева.
— Не лги мне, изменник Китая! Ты подал мне чай императора, отравленный наркотиками, и думаешь, что я не догадался, кто ты такой?
— Нет, нет! — закричал Бай, задыхаясь от волнения. — Чай чистый! Я сам все время его пью!
Это была явная ложь. Губернатор заваривал этот чай только для особо важных гостей, желая удивить их. Он не стал бы понапрасну тратить столь драгоценную смесь. Обвинения Чжи-Гана тоже не имели под собой никаких оснований, однако палач еще сильнее прижал нож к подбородку Бая и сделал вид, будто собирается нанести ему смертельный удар.
— Глупец! Я знаю, что в него подмешана отрава белых людей. Она ослабляет волю человека, и у него сразу же развязывается язык.
Бай испуганно смотрел то на Чжи-Гана, то на дверь. Он никак не мог понять, куда подевались его охранники. Похоже, Цзин-Ли позаботился о них. Отвлечь ленивых охранников не составило большого труда. Стоявший у двери Цзин-Ли вышел из тени, и губернатор увидел его.
— Признавайся во всем, губернатор, — произнес Цзин-Ли. — Только так ты сможешь спасти свою жизнь.
— Признаваться? — заикаясь, пролепетал Бай. — В чем признаваться?
— Нам все известно. Мы знаем, что ты находишься в сговоре с императором, и вы хотите отравить все население Китая…
— Нет!
— Мы знаем, что ты покупаешь у белых варваров опиум и продаешь его китайским беднякам, которых поклялся защищать.
— Айе… — Они так и не поняли, что хотел сказать губернатор, но по его лицу было видно, что он признает свою вину.
— И рабов тоже покупаешь, — продолжал свою обвинительную речь Чжи-Ган. — Девушек, цвет Китая, ты продаешь белым! И помогала тебе в этом та крыса, которую я убил сегодня утром.
От злости глаза губернатора налились кровью, но он обеими руками вцепился в Чжи-Гана и умоляюще прошептал:
— Это не я…
— Мерзкая собака! Неужели ты не понимаешь, что мы уже все знаем? Или ты думаешь, что я убил работорговца, предварительно не добившись от него признания? Нам все известно о твоих преступлениях! — воскликнул Чжи-Ган, а затем, понизив голос, нанес последний удар: — Я — императорский палач! Я имею право убить тебя за совершенные тобой преступления.
Он увидел, что губернатор несколько оправился от шока и теперь, прищурившись, внимательно рассматривал лицо Чжи-Гана.
