Он еще сильнее прижался лицом к бамбуковой стенке, так что дужка очков больно врезалась в переносицу. Чжи-Ган видел, как женщина закусила губу (скорее всего, чтобы не проронить ни звука), однако он все равно слышал ее. Его воображение быстро дорисовало недостающие детали. Она ласкала себя своими длинными пальцами, и ее бедра то поднимались, то опускались, подчиняясь четкому ритму. Она двигалась все быстрее и быстрее, и в такт ее движениям из ванны выплескивалась вода. Он заметил, как сжалось ее горло, и представил, что сейчас целует эту впадину под округлым подбородком. Ему нравилось прижиматься ухом к щеке женщины и целовать жилку, пульсирующую на шее. Ему нравилось слушать прерывистое дыхание и ощущать языком, как бьется ее сердце.
В какой-то момент она убрала левую руку с груди и схватилась ею за край деревянной ванны. От напряжения у нее даже побелели кончики пальцев. При этом ее бедра двигались в бешеном ритме, а рот был слегка приоткрыт от волнения.
Именно в этот миг она достигла кульминации. Потом, устало потянувшись, женщина снова легла в ванну. Ему очень хотелось, чтобы она приподняла свой живот над водой, так чтобы он хотя бы на мгновение смог увидеть средоточие ее энергии инь. Сейчас ему помогло бы все что угодно — ее дрожащий белый живот, длинные и гибкие пальцы, напрягшаяся грудь. Но больше всего Чжи-Ган хотел увидеть алые сморщившиеся лепестки ее лотоса, которые так манили его, когда он отдался во власть своего воображения.
Женщина продолжала неподвижно лежать в ванне, и он, конечно же, ничего не увидел. Однако он ясно представлял все, что ему не удалось увидеть, и, крепко сжав руку, входил в нее все глубже и глубже, пока, как и она, не достиг желанного облегчения. У него зашумело в голове и потемнело в глазах, и из-за этой темноты он уже не видел ее. Но он вообразил, что все еще находится внутри нее, и осторожно сжимал пальцами свой орган. Так обычно сжимают флейту, когда играют на ней. Так сжимало бы его дракона ее лоно. А еще он целовал ее трепетные губы, воздавая дань уважения ее доброй душе и прекрасному телу.
Когда Чжи-Ган успокоился и его сердце перестало учащенно биться, она уже вылезла из ванны. Резко, как будто бы устыдившись того, что она сделала, женщина схватила полотенце и укуталась в него по самую шею. Он уже не видел ее тела, не видел того, что секунду назад мысленно целовал и ласкал. Однако это внезапное проявление скромности сделало ее еще прекраснее, и Чжи-Ган, затаив дыхание, еще сильнее прижал свои очки к бамбуковой перегородке, молясь о том, чтобы увидеть еще хотя бы кусочек ее тела.
