короля. Они и составляли Совет в парламенте — особо торжественную форму королевского суда. Уже два поколения назад появился обычай советоваться и с представителями других классов нации — с купцами, духовенством, горожанами, рыцарями графств. Купцы как «сословие» редко направляли представителей; клирики при Эдуарде II перестали приходить на собрания парламента, потому что прелаты созывали их на синоды, или convocations, обычно происходившие в то же время; поэтому в орган, который позже назовут палатой общин, войдет только по два рыцаря от каждого графства и по два бюргера от каждого города — от столицы четыре. Их роль пока оставалась эпизодической, в заседаниях Совета они участия не принимали; только позже одному из членов парламента — оратору, то есть спикеру (speaker) — будет поручено передавать королю пожелания и жалобы общин. Это еще не значит, что сформированный таким образом парламент представлял собой сугубо политическое или законодательное собрание. Фактически он в неявной форме выполнял все функции curia regis, прежде всего судебную.
Недовольные подданные могли, подав петицию, потребовать исправления какой-то ошибки; процедура рассмотрения здесь была проста — в начале каждой сессии назначалось несколько комиссий (аналогичных следственной палате и палате прошений Парижского парламента, но по определению временных), которые сортировали, а потом рассматривали массу прошений и готовили решения Совета. Но, отбирая из этих прошений те, которые представляли общий интерес, и добавляя к ним свои личные жалобы, депутаты могли представлять прямо в Совет «общие петиции» и таким образом оказывать политическое влияние, особо ощутимое, когда монархия переживала трудности. Их власть росла еще и потому, что именно к ним обращались, и чаще, чем они бы этого желали, с просьбами о выделении субсидий. Однако судьбу законодательных мер, утверждаемых в парламенте, все еще решал только Совет; эти торжественные указы, которым с тех пор присвоили название статутов (statuts), в судах, где судьи составляли сборники этих статутов, соперничали с обычным, или «общим», правом[29] и дополняли его. Волнения, наложившие отпечаток на только что закончившееся царствование Эдуарда II, в то же время повысили авторитет парламента, и именно в законодательной сфере. В 1322 г. на ассамблее в Йорке король, аннулируя торжественным статутом все законодательные акты, выпущенные за одиннадцать лет баронами-ордайнерами, и желая избежать подобного же аннулирования королевских законов в будущем, громогласно объявлял, что всякий ордонанс, утвержденный в парламенте, может быть отменен только новым парламентом. Возможно, в это самое время — некоторые историки предпочитают относить его к концу века — один любознательный знаток конституционного права написал «Modus tenendi Parliamentum»
