Из интервью Светланы Аллилуевой:
«В Америке я начала писать свою четвертую книгу - «Книгу для внучек». Мне было очень хорошо и спокойно. Мне хотелось написать о временном возвращении на родину, обращаясь к детям и внукам, друзьям и родичам. Хотя такое возвращение было уже само по себе обреченным. Река времени унесла и изменила все. И я была уже не та, и Москва не та, и дети выросли во взрослых «советских людей». От этого явления я уже порядком отвыкла и не хотела к нему возвращаться. Трагичность этой книги - неизбежность провала. Иначе и не могло быть.»
Продолжим интервью цитатой из «Книги для внучек», подаренной нам автором:
«Для меня наступил окончательный катарсис. Факты приходилось принять такими, каковыми они теперь были для меня - шестидесятилетней матери и бабушки. Тихими вечерами, под неумолкаемые крики птицы, называемой козодой жалобный, под тихими звездами, светившими на этот мирный уголок суматошной Америки, я постепенно приходила в себя.
Козодой этот регулярно появлялся каждый вечер с наступлением темноты и сидел где-то совсем рядом с небольшой терраской, смотревшей в лес на невысокие лесистые холмы, на зеленую долину. Его крик - особенный, с каким-то вопросительным знаком в начале, а потом и ответом. Долгий такой крик. Когда он повторяется сотни раз без конца, он убаюкивает и приводит вас в состояние глубокого внутреннего мира. Ну вот, даже птицу послал Господь такую, как надо, - так перестань скорбеть и болеть душой! Благодари Бога за все, что он дал тебе, за все, от чего спас, за все, чем можешь быть довольна в твои-то годы».
Несомненно, что ключом к пониманию этой книги, да и всего того, что произошло со Светланой после посещении родины, является употребленное ей слово «катарсис». В переводе с древнегреческого оно означает очищение, оздоровление, возвышение. И все это прямо соответствует душевному состоянию нашей героини, пережившей эмоциональную разрядку после сильного чувственного напряжения, сумевшую возвыситься над жизненными передрягами и взглянуть на себя тогдашнюю со стороны. Думается, что именно тогда она стала всем своим естеством той Ланой Питерс, с которой мы познакомились и, смеем утверждать, подружились в Лондоне: доброжелательной, мудрой, спокойной. Этот образ был настолько убедителен и однозначен, что трудно было представить ее другой, прежней.
Тревога за судьбу дочери вновь заставила Светлану Иосифовну пересечь океан и поселиться в Англии.
