«Я могу поехать, как обычно? — спросил он меня тогда. — Съемки продлятся два месяца. Если мне придется бросить на полдороге, для всех это будет катастрофа».
«Конечно, — ответил я. — Не беспокойся. Как правило, выясняется, что ничего страшного нет. Мы просто подождем результатов. А после все равно времени достаточно».
Я смотрел, как император Август обращается к сенату. Ни денег, ни труда на этот американо-итальянский фильм не пожалели. Тысячи римских солдат, целые легионы, ликующие на холмах вокруг Рима, десятки тысяч мечей, щитов и копий пронзают воздух, флотилии из сотен кораблей на рейде Александрии, гонки на колесницах, бои гладиаторов, рычащие львы и распятые христиане. У Ралфа Мейера болезнь развивалась в самой агрессивной форме. Необходимо срочное оперативное вмешательство, иначе будет слишком поздно. Радикальное вмешательство: a first strike[1], ковровое бомбометание, которое разом нокаутирует злокачественные клетки. Я смотрел на его лицо, на его тело. По всей вероятности, внутри этого тела главные силы уже перешли в наступление.
«Senators! — произнес он. — From this day I am your emperor. Emperor… Augustus»[2].
Голос, как обычно, разносился далеко — тогда еще разносился. Если что с ним и было уже не так, виду он не подавал. Ралф Мейер был мастер своего дела. Когда надо, переигрывал всех и каждого. В том числе и смертельную болезнь.
С годами нормальные люди один за другим исчезли из моей практики. То есть люди, с девяти до пяти занятые на работе. Правда, остались один адвокат и один владелец фитнес-центра, но большинство пациентов — представители так называемых творческих профессий. Вдовы, понятно, не в счет. Их у меня пока хватает. Можно даже сказать, с избытком. Вдовы писателей, актеров, художников… женщины держатся дольше мужчин, они из другого, более стойкого теста. Можно дожить до глубокой старости, существуя в тени. Всю жизнь подавать кофе и наведываться к оптовику за вином для гениев, творящих у себя в ателье. Свежий норвежский лосось для писателей в кабинетах, куда дозволено входить только на цыпочках. Казалось бы, трудно, но на самом деле усилий не требует. Вдовы доживают до старости. До глубокой старости. Нередко даже расцветают после кончины мужей. Я видел их здесь, у себя в кабинете. Они горюют, прижимают к глазам платочек, но и чувствуют облегчение. Облегчение не из тех эмоций, какие легко скрыть. Я смотрю глазами врача. Научился смотреть сквозь их слезы. Долгий уход за лежачим больным — удовольствие небольшое. Цирроз печени — болезнь затяжная и мучительная. Часто пациент еще тянется к ведру возле кровати, а кровь уже хлещет фонтаном. Трижды в день стелить чистое белье; простыни и одеяла, тяжелые от блевотины и испражнений, требуют куда больше физических сил, чем сервировка кофе и присмотр за тем, чтобы в доме было достаточно джина. Долго ли так будет продолжаться? — думает будущая вдова. Выдержу ли я до похорон?
