Вот потому я внимательнейшим образом изучал все повозки, кареты и телеги, что встречались нам на пути. Не забывая попутно проверять эмоции всех, кто попадал в поле зрения. И внезапно заметил, что сидевшие в них путницы не менее заинтересованно изучают меня самого. А их эмоции, хотя и совершенно не враждебные, тоже никак нельзя назвать просто дружескими. Да и поведение юных и не очень селянок и путешественниц стало очень подозрительным. Стоило нам подъехать ближе, девушки расцветали улыбками, начинали звонко переговариваться и непременно цепляли нас вопросами, куда мы едем и кто таковы.
Через полчаса такого внимания я начал свирепеть, и руки немедленно отреагировали сменой цвета. Свирепо рыкнув, я бросил на себя заклинание невозмутимости, вернул коже нормальный вид и решительно направился к ближайшему придорожному трактиру, кормившему путников по летним порядкам прямо на улице.
Однако меня такой порядок не устраивал совершенно, и я холодно оповестил парнишку подавальщика, что хочу поесть спокойно, не видя ни кур, ни лошадей. Он скривился, но все же отвел нас в чистый и прохладный обеденный зал, где клевали легкий завтрак две знатные дамы. Точнее, при ближайшем рассмотрении оказалось, что дама там одна, а вторая ее камеристка или компаньонка.
— Что есть из готового? — еще сердито поинтересовался я у подавальщика, и заметил топающего к нам хозяина.
— А вы желаете плотно покушать или попить чаю? — его проницательные глазки оценили нас положительно и засветились неподдельной приветливостью.
— Плотно, — добавил я ему радости, — и срочно. Мальчики встали рано, и выпили только по стакану молока.
Ганик на миг вытаращился на меня с откровенным изумлением, так нагло я не лгал, даже когда к нам в башню приходили самые невыгодные клиенты, но Мэлин ласково пнула его под столом, и он снова обиженно насупился.
Однако стремительно прибежавшие подавальщицы, застелившие стол почти белой скатертью и начавшие выставлять на нее жареные колбаски, яичницу, мясные пироги и пирожки сладкие, холодную буженину и сыр, очень быстро примирили парнишку с моим моральным падением.
— Ну что? — вопрос, донесшийся до моего слуха, заставил на миг оторваться от замечательной яичницы, какую можно поесть только в селах.
Хорошенько взбитая с густыми сливками и пожаренная на коровьем масле, а после густо посыпанная мелко порезанным зеленым лучком и петрушкой, яичница буквально таяла во рту, заставляя отодвинуть все проблемы.
