— На всех?
— Нет, конечно. На кого падет жребий. Баумкеттер постоянно меняет задачу; то ему нужны истощенные, то раненые, то абсолютно здоровые.
Поляк посмотрел на Саида внимательно, вспомнил что-то и сказал:
— Вас это не коснется… Вы еще не клеймены, а просматривают по номерам.
Саида действительно не вызвали на осмотр и даже не потребовали, чтобы он покинул на это время барак. Издали, со своих нар, он слушал, как мучался на плану лагерь, ожидая жеребьевки. Там звучала команда, клацали деревянные пантофели, гудела то тихо, то громко толпа. Гул возникал неожиданно и стихал также внезапно. Между командой и гулом площади была какая-то связь, и связь эту Саид ничем не мог объяснить. Зато падающая между звуками тишина была красноречивой — напряженное, пронизанное страхом и ожиданием безмолвие. Должно быть, тишина соответствовала времени, когда Баумкеттер обходил строй и выбирал себе жертву.
В одну из таких минут молчания площади, когда Саид, сжав кулаками виски, слушал почти неуловимое дыхание придавленного страхом лагеря, в барак торопливо вошел человек. Летящим взглядом обвел пустоту — мертвый проход, голые нары — и решительно направился к месту, где лежал Саид. Он точно знал это место, будто много раз наведывался сюда — шаги его были твердыми, глаза сверлили даль.
Саид замер, человек нес ему что-то. Не в руках, нет, руки его были пусты, нес в себе — может быть, вызов на осмотр. Но почему не дежурный эсэсовец выполнял эту обязанность, а заключенный. На ногах его были громкие пантофели — пантофели носили только заключенные.
Человек остановился, и башмаки его клацнули последний раз.
— Исламбек!
Саид поднялся на локти — вскинулся, как будто его вытолкнула пружина — и застыл. Глазами выхватил все, что было внизу: и полумрак барака, и одинокого человека в арестантской робе, и руку его, желто-серую, вцепившуюся в край доски.
— Исламбек? — не просто повторил, а уже спросил заключенный, его, кажется, смутило молчание.
— Да, да, Исламбек, — пораженный внезапной встречей с ожидаемым, прошептал Саид. — Это я…
— Знаю, — кивнул заключенный.
— А кто вы?
— Оскар… Оскар Грюнбах.
Это ничего не объясняло. Имя и фамилия лишь подтверждали, что перед Саидом немец. Но зачем он явился, что нужно ему от Саида Исламбека?
— Вы говорите по-немецки?
— Да, конечно.
— Прекрасно, это облегчает мою миссию… — Заключенный положил вторую руку на доску и потянулся ближе к Саиду. Теперь он мог говорить еще тише, еще доверительней. — В моем распоряжении минуты. Даже секунды. Сейчас закончится осмотр… Слушайте!.. Вы должны жить…
