Первые секунды после укола в глазах подследственного стоял туман. Они поблекли и, кажется, застекленели. Но только первые секунды. Затем взгляд стал постепенно яснеть и уловилась мысль — живая мысль. Ее подстерегал Дитрих, подстерегал как ловчий и тотчас накинул силок.
— Куда вы шли?
Для Саида голос штурмбанфюрера прозвучал тихо, откуда-то из глубины выплыл неясным звуком, едва коснулся слуха и померк. Осталось лишь короткое: «Куда?»
Нелепый вопрос. Ненужный. Есть что-то главное, самое главное, сказанное Бергом, Почему не спрашивает об этом главном Дитрих. Пусть потребует, и Саид, возможно, вспомнит. Заставит себя вспомнить.
Стук пальцев по столу. Их тоже слышит Саид: четкие, глухие удары.
— Куда?
В четыре часа прозвучал этот вопрос. И уже не смолкал больше в течение многих дней. Ответ был дан тогда же, в первую ночь, тяжелую и невероятно долгую. Длилась она долго не только потому, что время, предназначенное для ранней весны, растягивало эту половину суток, но и потому, что задрапированные наглухо окна не впускали уже родившееся утро в дитриховский кабинет — здесь была ночь, всегда ночь.
— Я шел домой… на Шонгаузераллей…
— Сегодня шли на Шонгаузераллей… Могу поверить. И даже верю, — наблюдая со стороны за борьбой Саида с забытьем, произнес спокойно Дитрих. Врач Фиттингоф стоял тут же, готовый в любую минуту прийти на помощь раненому с новой дозой возбуждающих средств. — А завтра? Куда вы пошли бы завтра? Впрочем, завтра было бы поздно. И вы догадываетесь, почему.
Этого не знал Саид. В документе, который оказался у него, стояла, видимо, какая-то дата, определенная, имеющая значение, но он не знал, не мог знать ее: ведь пакет попал ему в руки запечатанным, и таким же запечатанным его отобрали при аресте.
— Нет, не догадываюсь.
Ответ устраивал Дитриха. Затевая всю эту провокацию с похищением бумаг из сейфа, он побаивался предупреждающего шага противника, а что, если копия была снята до того, как Надие Аминова сожгла документ, если все это лишь маскировка, попытка ввести в заблуждение гестапо. Исламбек не знает даты, следовательно, бумага не побывала еще в чужих руках. Успокаивающая деталь.
— Допустим, — согласился Дитрих. — Но пойти все же вы должны были… Так куда же?
— Никуда.
Штурмбанфюрер не любил, когда подследственные прикидывались дурачками — это унижало его. Он сразу же пресекал всякую попытку уйти от ответа примитивными способами.
— Вы поняли мой вопрос?!
— Конечно… И все же повторяю — мне не надо было никуда идти.
