— Ма-аш! — крикнул он по-немецки, хотя ни одного немца не было в колонне. И сам был не немцем. И вел роту не против немцев.
На ремне, в кожаном чехле был пистолет. Он вынул его сразу, как только спустились со ступенек вагонов, и поднял вверх, давая этим понять, что рота не просто совершает марш, а идет в наступление. И наступление начинается тут, прямо от станции. Капитан Хаит второй раз руководил карательной операцией и четырежды участвовал в подавлении солдатских мятежей под командой опытных в подобных делах эсэсовцев Бруннера, Шмайзера, Бушмана и будущего усмирителя Варшавского восстания оберштурмбанфюрера Дирлевангера. Они научили Хаита быть осторожным при приближении к цели и быть решительным в момент ее уничтожения. Взвинчивать солдат надо задолго до сближения с мятежниками. Эсэсман из роты особого назначения должен перегрызать горло жертве, не задумываясь над ее виновностью, не слушая мольбу и стоны. Имеющий глаза и уши непригоден для выполнения операции, говорил Дирлевангер. Его надо сделать глухим и слепым, а только злоба способна затмить в человеке все человеческое.
Метель мешала и в то же время помогала капитану. Она ожесточала солдат. Он слышал, как они ворчали, как ругались грязно, как посылали проклятия, и сам ругался, сам клял. Клял тех, кого надо было убить сейчас. Убить за то, что заставили идти в метель и мороз, проваливаться в снег, подставлять лицо ледяному ветру.
Капитан мог бы не браться за это грязное и трудное дело. Грязное потому, что предстояло убивать соплеменников, а трудное потому, что эти соплеменники могли ответить тем же — у них в руках были автоматы. И все же он поехал в Юрачишки, в Роменский батальон, поехал, услышав по телефону вопрос Дитриха — не посылали ли из комитета в эти края унтерштурмфюрера со знакомыми капитану приметами. Воскресшего унтерштурмфюрера!
Уже само по себе воскрешение павшего на Берлинер ринге туркестанца могло встревожить «военного министра». Но не воскрешение было главным. Главное, что воскрес он в Роменском батальоне, в том батальоне, где находился человек, повергший унтерштурмфюрера в потсдамском лесу. Совпадение более чем странное. Оно лишило капитана сна, погнало в снега Белоруссии. Заставило взять на себя опасную роль карателя. Сейчас, когда фронт приблизился к границам Польши и всюду хозяйничают партизаны!
Он шел впереди роты. Упрямо пробивал упругие волны ветра, летевшие навстречу, обжигался морозом, обливался снегом. И все держал пистолет в руке. Сжимал его судорожно. Понимал — в темноте всего можно ожидать, враг рядом, и он не пощадит капитана, вообще никого не пощадит из колонны. Пуля не способна выбирать достойного смерти — ляжет тот, кто ближе и приметнее, чья спина, лицо или висок окажутся доступнее для винтовки.
