— Вот они, четыре сосны!
Сказал весело, торжественно и обратился именно к ней, к баронессе. Собственно, он и старался для нее.
Но сосен было всего три. Офицеры это заметили, и на лице каждого читалось недоумение. Поэтому он пояснил:
— Четвертая здесь… Росла здесь, пень сгнил, но остались корни и от них побеги…
Да, если провести линию через четыре точки, то получался прямоугольник.
Рут Найгоф хотела пожать руку молодому офицеру, может быть, даже поцеловать его благодарно, но побоялась сделать это при полковнике и только произнесла взволнованно:
— Спасибо…
Роменский батальон ждал наказания. Ждали все, начиная от гауптмана Биллика — командира батальона и кончая рядовым эсэсманом, Два дня назад тридцать легионеров после стычки с партизанами остались в лесу. Не мертвыми. Мертвые придали бы славу батальону! Ушли. Нарушили клятву, изменили.
Биллик узнал, что стычка была инсценирована партизанами — она облегчала переход легионеров на сторону советских войск. И не только этих тридцати, а всего батальона, о чем офицеры предварительно договорились с командованием отряда. Биллик случайно не бросил весь батальон в бой. Случайно. И теперь мог считать себя счастливчиком. Переход всего батальона стоил бы ему жизни. Во всяком случае, военно-полевой суд не поскупился бы на наказание. Сейчас он ждал только отстранения от должности и, в худшем случае, разжалования в младшие чины.
Капитану доложили, что его хочет видеть адъютант Ольшера.
— Уже? — удивился такой оперативности Главного управления СС командир батальона. — Впустите!
Вошел Саид Исламбек. Подтянутый, выбритый до синевы, такой подчеркнуто нарядный и блестящий, что Биллик почувствовал себя оскорбленным: в этой хате, в такой унылой обстановке и, главное, в такой момент ему не нужен был штабной эсэсовский офицер. И еще туркестанец.
— Вы?! — поразился капитан.
— Да, я…
— Почему вы? — повторил Биллик и поставил в растерянности стакан с коньяком на стол. Он собирался выпить перед встречей с адъютантом начальника «Тюркостштелле», которого немного знал и надеялся воспользоваться знакомством для облегчения своей и легионеров участи, и вдруг вошел совершенно чужой человек.
— Так угодно было гауптштурмфюреру, — пояснил Исламбек и бесцеремонно прошел в хату, к окну, около которого, освещенный мутным светом зимнего дня, сидел в накинутой на плечи шинели Биллик. — Надеюсь, вы разрешите мне раздеться, господин капитан?
— Да, да… Пожалуйста, — все еще удивляясь и тараща глаза на лейтенанта, ответил Биллик. — Хотя не советую, у меня холодно.
