, согласно которому это место из Пнсания указывает на единство в воле Бога–Отца и Сына. Астерий пишет:
Поскольку чего хочет Отец, того хочет и Сын, и Он не противоречит Отцу ни в волениях, ни в помыслах (τοϊς νοημασιν), но напротив того, во всем с Ним согласен (σύμφωνος), соблюдая тождество волений н преподавая учение сообразное и тесно соединенное с научением Отца, то в этом смысле Он и О гец — одно[353].
О том же имеется свидетельство у Маркелла:
Ведь Астерии доказывал, что Отец и Сын одним и тем же являются только потому, что Они во всем согласны. Ведь Он говорил так: изза полного согласия в словах и делах, «Я и Отец — одно»[354].
Фактически, это Астериево понимание роли Сына означает, что Сын есть орудие Отца, посредством которого последний исполняет Свою волю в отношении сотворенного Им космоса[355].
В этом же смысле Астерий понимает и другое речение Христа, приводимое евангелистом Иоанном, опираясь на которое свт. Афанасий и его православные современники говорили о природной связи Отца и Сына: «Я в Отце и Отец во Мне» (Ин. 14, 10). Астерий толкует это выражение следующим образом:
Явно, что и Себя наименовал в Отце, и также Отца в Себе, означая тем, что п слово, Им преподаваемое, есть не Его Собственное, но Отчее, и дела суп» не Его собственные, но Отца, давшего Ему силу[356].
Представление о единстве воли Сына с Отцом, преломленное через учение апостола Павла о том, что Сын — «сияние славы и образ ипостаси» Отца (Евр. 1, 3) и «образ Бога невидимого» (Кол. 1,15), позволило Астерию развить важное в контексте арианских споров учение о Сыне как образе Отца. Свидетельства об этом учении Астерия сохранились во фрагментах из сочинений Маркелла:
Целесообразно, полагаю, сказать вкратце и об образе. Ибо он пишет: другим [, чем Отец,] является от Него рожденный, «Который есть образ Бога невидимого» (Кол. 1, 15). Астерии упомянул об образе невидимого Бога для того, чтобы показать, что Бог настолько отличен от Слова, насколько и человек кажется отличающимся от своего образа[357].
Он [Астерий] говорит, что Оно [Слово, т. е. Сын] есть образ их всех[358] [из контекста понятно, что — сущности, воли, силы и славы Отца. — А. b.][359].
Имеется также свидетельство у Филосторгия о том, что, согласно Астерию, Сын есть неотличимый образ сущности Отца[360].
Отсюда становится ясной специфика астериевого понимания «образа»: это понятие Астерий использует, чтобы выразить, во–первых, тождественность воли Сына с волей Отца, наподобие тождественности положении тела у человека и его точного живописного или скульптурного образа, или, более точно, наподобие тождественности движений у человека и его тени — в этом проявляется
