. И если сегодня мир представляется нам чужим, «объективированным», индифферентным, то это есть результат грехопадения
[1018]. Семен Франк задается вопросом, как можем мы надеяться спасти наши души без спасения всего мира
[1019].
Аскеты были убеждены в том же. Старец Силуан говорил, что «все создано для служения человеку», «но на человеке, вместе с тем, лежит долг заботиться о всем творении; и потому всякий вред, без нужды нанесенный животному и даже растению, противоречит закону благодати». «Листок на дереве зеленый, и ты сорвал его без нужды. Хотя это и не грех, но почему–то жалко и листок, жалко всю тварь сердцу, которое научилось любить»[1020].
Согласно терминологии греческих Отцов, ответственность в отношении космоса означает его очищение от сил зла[1021]. Св. Иоанн Златоуст говорит, что «земля была проклята из–за злобности людей»[1022] и что «она снова очистится благодаря нам»[1023]. Русское сознание из–за своей интимной связи с землей испытывает по отношению к ней своеобразное чувство, своего рода комплекс вины перед ней[1024].
В одной из своих прекрасных проповедей Филарет Московский говорит о голосе природы, проповедующем славу Божию (Пс. 19,1–2). К сожалению, из–за наших грехов он соединяется со стонами, доносящимися из глубины пропасти, где царит зло[1025]. Значит, существует «космический грех», в который вовлечены мы все[1026].
Именно потому, что мы затронуты этим грехом, мы можем очистить землю. Булгаков говорит об освобождении земли от ее «магической» силы. «В своем отношении к миру человек поддался соблазну «магизма», воз–надеявшись им овладеть с помощью внешних, не духовных средств». Мир сопротивляется усилиям человека овладеть им, и отсутствие гармонии между человеком и миром приводит к необходимости труда и экономической деятельности, которые суть «серая магия», «в которой неразъединимо смешаны элементы магии белой и черной, силы света и тьмы, бытия и небытия»[1027].
Положительная сторона очищения — это освящение. Христианская аскеза стремится к обогащению мира, к поднятию его на новую, более высокую ступень жизни преображенной, «теофанической»[1028]. Иконографическое выражение этой идеи — образ Пятидесятницы с фигурой «Царя Небесного», который в темнице радуется сошествию Святого Духа на апостолов. В соответствии со Стихами духовными, мир хочет вернуться к своей исконной духовной природе, поскольку исток его — сила Святого Духа
