Что же это за сила, которая тождественна с природой? Может быть, здесь истоки Лейбницевой динамической концепции: сила - непротяженная и первичная по отношению к протяженности субстанция?
К этому вопросу мы подойдем при анализе атомистики Бруно. Здесь мы коснемся другой стороны приведенной формулы: природа - это закон, которому подчинен собственный путь вещей ("lex, qua peraguunt proprium cuncta entia cursum").
Здесь нет предвосхищения классической науки и философии XVII-XVIII вв. в смысле близости позитивных ответов. Здесь, скорее, такое переосмысление перипатетической концепции, которое лишает ее конкретного космологического воплощения и тем самым освобождает место для новой космологии. Космология Аристотеля подчиняла локальные события - движения тел в {126} подлунном мире - интегральной и конечной чувственно постижимой схеме локализации естественных мест. Бруно также подчиняет локальные события интегральному порядку - душе мира, понимая под ним закон. Но закон, поставленный на место совершенной, статической схемы бытия - локализации естественных мест, лишает миропорядок чувственной постижимости. Схема Аристотеля была чувственно постижимой: он видел в наблюдаемых с Земли небесных телах не только конечную и потому постижимую дислокацию тел, но и управляющую движениями этих тел дислокацию естественных мест. У Бруно локальными процессами также управляет интегральная схема, но это уже не конечная схема естественных мест и сфер, а закон. Наука XVII в. сделала этот закон вполне постижимым, причем постижимым не только в смысле наблюдения, но и в более высоком и эффективном смысле эксперимента.
Но это уже XVII век. Гений может подняться над своим веком, обобщая те знания своего времени, которым принадлежит будущее, но он не может перешагнуть в следующий век и сделать выводы из фактов, наблюдений и экспериментов, которые станут возможными в этом следующем веке. В XVI в. законы бытия не могли стать дифференциальными законами, не могли быть связаны с новой эмпирической базой, не могли облечься в новую инфинитезимальную математическую форму, сама эта форма, лишенная экспериментального эквивалента, казалась иррациональной. Поэтому Бруно, разрушив конечную Вселенную Аристотеля, не мог найти новую схему, постижимую через наблюдение, и объявил природу постижимой лишь для интеллектуальной интуиции.
Бесконечность становится постижимой, если она является гегелевской "истинной бесконечностью", т. е. если в каждом ее элементе отражается бесконечный характер ансамбля26. Наука нашла естественнонаучный эквивалент такой бесконечности в дифференциальном законе, который связывает локальные процессы в силу своей всеобщности 27. Математика в трудах Г. Кантора подошла к понятию ансамблей, бесконечность которых гарантируется не счетом, а соответствием (это и есть теоретико-множественный эквивалент локального проявления всеобщего закона) равномощных ансамблей. Бесконечно большое стало объектом, в принципе допускающим {127} "внешнее оправдание". Но все это - классическая наука, в ее первоначальных формах в XVII в. и в законченных - в XIX в. У Бруно не было главного звена рационального представления о бесконечно большом. Такое звено - представление о локальном эффекте всеобщего закона. Поэтому он и шел к бесконечно большому путем интеллектуальной интуиции.
