— Ну и ну, — завопил Назия своим внушающим ужас сиплым голосом. — Не шути-ка со мной, любезный! Ты, может быть, и хороший богослов и недурно разбираешься в тонкостях и хитросплетениях вашей толстенной книжищи, да от этого ты еще не делаешься певцом, который смел бы померяться силами со мной и моим учителем. Давай споем теперь прелестную любовную песнь, только держись — тут и покажи все, на что способен.
И Назия запел о Елене Прекрасной и о великих радостях грота Венерина. Песнь и на деле звучала чрезвычайно заманчиво, искры пламени, что вырывались изо рта Назии, обращались в ароматы, дышавшие похотью и сладострастием; сладостные звуки покачивались вверх и вниз, словно амурчики, усевшиеся на веточку куста. Как и раньше, Вольфрамб слушал спокойно, опустив глаза. Но вскоре ему почудилось, что он бредет по тенистой аллее чарующего взор сада, что по цветочным клумбам и грядкам пробегают нежные звуки прекрасной музыки, что, словно утренняя заря, пробиваются они сквозь темную листву, что песнь злого духа тает и исчезает в ночи, подобно тому как перепуганная ночная птица, громко каркая, бросается во мрак глубокого ущелья, как только почувствует приближение нового дня. Все светлее и светлее звучала музыка, и душа Вольфрамба дрожала в сладостном предчувствии, в несказанном томлении. И тут из зарослей кустарника во всем блеске красоты вдруг вышла она, и, приветствуя прекраснейшую из дам бессчетными любовными вздохами, зашумела листва, забили фонтаны. Словно на крыльях прекраснейшего лебедя, плыла она на крыльях песни, и всякий раз, когда небесный взор ее останавливался на нем, в душе Вольфрамба пробуждалось и воспламенялось все блаженство чистой и благочестивой любви. Напрасно пытался он выразить свое чувство восхищения в словах и звуках. Она исчезла, и, испытывая в душе восторг и блаженство, Вольфрамб опустился на траву. Он громко произносил ее имя, чтобы ветер разносил его окрест, в страстном томлении обнимал он высокие лилии, целовал жаркие уста роз, и цветы разумели его, понимали, сколь счастлив он, утренний ветерок, ключи, кусты — все говорили с ним о несказанных радостях благочестивой любви.
И пока Назия пел свои суетные песни любви, Вольфрамб все вспоминал и вспоминал то мгновение, когда впервые встретил он прекрасную даму Матильду в саду замка Вартбург, и теперь видел ее перед собою такой, как тогда, в прежние времена, такой же прелестной и грациозной, и она с той же кроткой любовью, что прежде, глядела на него. Так и случилось, что Вольфрамб не услышал ни слова из того, что пел лукавый, но когда тот замолчал, Вольфрамб запел свою песнь, а в ней в звуках прекрасных и могучих воспел неземные блаженства чистой любви, любви, какую носит в своей груди благочестивый певец.
