Именно все так было и при дворе ландграфа Германа Тюрингенского. Здесь в прекрасном венке, составленном из дам и поэтов, графиня Матильда, юная вдова почившего в преклонном возрасте графа Куно Фалькенштейна, была прекраснейшим цветком, ароматом и блеском своим затмевавшим всех остальных.
Вольфрамба фон Эшинбаха глубоко тронула возвышенная грация и красота дамы Матильды, как только он увидел ее. Вскоре это чувство перешло в горячую любовь. Других певцов-мастеров равным образом восхищали прелести графини Матильды, и они в бесчисленных прекрасных песнях воспевали ее красоту и милосердие. Рейнхард Цвекштейн именовал ее дамой своих мыслей, за которую он готов сражаться и на рыцарском турнире, и в настоящем бою. В стихах Вальтера Фогельвейда вспыхивало дерзкое пламя рыцарской любви, меж тем как Генрих Шрейбер и Иоганнес Биттерольфф изо всех сил стремились возвысить даму Матильду самыми изысканными уподоблениями и оборотами речи. Но песни Вольфрамба шли из глубины любящего сердца и, подобно стремительным и остро отточенным стрелам-молниям, ранили Матильду в самое сердце. Другие певцы видели это, однако счастье Вольфрамба словно погружало их в сияние света, придавая энергию и изящество их песням.
Несчастная тайна Офтердингена была первой мрачной тенью, какая пала в полную блеска жизнь Вольфрамба. Он не мог отделаться от чувства боли и огорчения, когда думал о том, что все мастера-певцы любили его, хотя и перед ними тоже явился яркий луч красоты Матильды, и что лишь в сердце Офтердингена наряду с любовью угнездились негодование и враждебность, которые изгнали его в безрадостную пустыню одиночества. Порой ему представлялось, что Офтердингеном овладело опасное безумие, которое постепенно пройдет, но вслед за тем Вольфрамб живо чувствовал, что и сам не вынес бы, будь его усилия добиться благорасположения дамы столь же тщетны. «А разве у меня больше прав? — размышлял он про себя. — Разве у меня есть преимущества перед Офтердингеном? Разве я лучше, приятнее, рассудительнее, чем он? В чем между нами разница? Итак, его губит только враждебный рок, а рок мог ведь настичь и меня. Между тем я верный друг Генриха, и я же прохожу мимо и не протягиваю ему руки». Так рассуждал Вольфрамб, и постепенно в нем созрело решение отправиться в Эйзенах и сделать все, что только в его силах, чтобы убедить Офтердингена вернуться в замок Вартбург. Но когда он прибыл в Эйзенах, оказалось, что Генрих фон Офтердинген пропал и никто не знал куда. С печалью в сердце Вольфрамб вернулся в замок и возвестил ландграфу и мастерам об исчезновении Генриха. Теперь-то всем стало ясно, как они его любили — любили, несмотря на его надломленный характер, в котором обитало доходившее до горестной издевки недовольство. Его оплакивали, словно он был мертв, и долгое время скорбь разлуки как мрачное покрывало лежала на всех песнопениях мастеров, отнимая блеск и полнозвучие у напевов их. Однако со временем образ утраченного друга все больше и больше отходил вдаль.
