«Мне и одной слишком достаточно», — подумала Вирджиния, шагая в город.
Девушка купила горькую настойку для кузины Мелисандры, потом пошла на почту и спросила корреспонденцию в общем отделе. У ее матери не было собственного почтового ящика. Сама Вирджиния вообще не получала никакой почты, кроме «Кристиан Таймс», единственного журнала, который выписывала семья. Письма к ним почти не приходили. Но Вирджиния очень любила стоять у окошка на почте и наблюдать за мистером Кэвью, седобородым старым клерком, похожим на Деда Мороза, вручающим письма счастливым людям, к которым они приходят. Мистер Кэвью делал это с отрешенным, безразличным, юпитероподобным видом, как будто ему было абсолютно неважно, невероятную радость или неизбывное горе приносят письма своим адресатам. Письма очаровывали Вирджинию, может быть, потому, что она редко получала их. В ее Голубом Замке существовали волнующие послания, перевязанные шелковыми ленточками и запечатанные печатью. Их всегда приносили пажи, одетые в ливрею из золота и голубизны. Но в реальной жизни единственными письмами, поступавшими в ее адрес, были случайные, небрежные записки от родственников или проспекты рекламных агентств.
И естественно, Вирджиния была несказанно удивлена, когда мистер Кэвью, еще более, чем обычно, похожий в этот день на Юпитера, протянул ей письмо. Да, оно было адресовано именно ей, подписанное твердой рукой: «Мисс Вирджинии Джексон, Элм-стрит, Хайворт». На почтовой марке значился Нью-Йорк. Вирджиния мгновенно схватила письмо, ее дыхание участилось. Нью-Йорк! Письмо, должно быть, от доктора Стинера. Он все-таки вспомнил о ней.
Вирджиния встретила дядю Роберта, входившего в тот момент, когда она выходила с почты, счастливая от того, что в сумке у нее лежало письмо на ее имя.
— Ну, — сказал дядя Роберт. — В чем разница между ослом и почтовой маркой?
— Не знаю. И в чем же? — покорно спросила Вирджиния.
— One you lick with a stick and the other you stick with a lick[1].
Дядя Роберт закрыл дверь, чрезвычайно довольный собой.
Кузина Мелисандра погрузилась в «Таймс», когда Вирджиния вернулась домой, и ей совсем не пришло в голову спросить, не было ли каких-либо писем. Миссис Джексон спросила бы об этом непременно, но в настоящий момент губы ее были плотно сжаты. Вирджиния была даже рада этому. Если бы мать спросила о письмах, девушка вынуждена была бы признаться, что они были. После этого пришлось бы отдать письмо матери и кузине Мелисандре, они бы прочитали, и все бы раскрылось.
