— О, нет-нет, уверяю, я храню ее в таком месте, что никто не догадается. Даже Франческо. Правда, тот редко ее одалживает. Весь погряз в учебе.
— Он является сюда лишь затем, чтобы поискать новых книг в красной пагоде-библиотеке, — подтвердила Хранительница. Она достала из угла беседки саншин и принялась в задумчивости перебирать три его струны. Небо медленно насыщалось темно-синими тонами.
Идиллический мир, как выразилась о саде Джулия Венто, итальянка до мозга костей, весь первый курс служил для нее своего рода пристанищем, местом уединения, куда она сбегала из шумных комнат общежития. И только недавно, с милостивого разрешения хранительницы, она ввела под кров деревьев Кристиана Кимура, преподававшего в Академии химию и биофизику. Его владение японским тотчас открылось и привело в восторг не только Аризу Кей, но и саму Джулию, которая, не долго думая, упросила человека-в-черном (ибо он неизменно носил черный, до колена, плащ) быть ее сэнсэем. Об этой, весьма своеобразной, личности среди студентов ходили самые разные слухи. Многие утверждали, будто бы синьор Кимура — уроженец Кореи, что, вне всяких сомнений, являлось правдой. Его внешность говорила сама за себя: узкие глаза, тонкая линия губ, смуглая кожа, черные прямые волосы. Однако, не в пример прочим представителям этой национальности, он был высок и гармонично сложен. Некоторые необоснованно подозревали его в связях с масонами, а иные шептались, будто он принадлежит к особо опасной группировке, грозящей Академии Деви присвоением ее секретных технологий. Впрочем, последняя версия также не имела доказательств.
Джулия почитала его своим благодетелем, решительно отвергая нелепые толки и измышления о его персоне. Он вырвал ее из сумятицы враждебного Рима, он, а не кто другой, привез ее в рай недалеко от Генуи, в рай под названием Академия Деви (хотя ученики частенько в шутку использовали аббревиатуру А.Д., что никоим образом не соответствовало внутреннему укладу заведения). Девушка льнула к нему как к своему покровителю; Кристиан же держался холодно и неприступно.
О школьных годах в Риме она рассказывала с неохотой, всей душой желая, чтобы они стерлись из памяти как можно скорее. То, что претерпела она до поступления в Академию, не шло ни в какое сравнение с «муками» заурядных школьников: одногодки помыкали ею, унижали, насмехались и даже угрожали порой, а учителя смотрели на всё сквозь пальцы. Как мечтала она тогда о настоящем друге, способном ее защитить! Особенно туго пришлось в последнем, выпускном классе, когда родители укатили за границу, оставив ее «на попечение» кошке.
