ЕЛИЗАВЕТА. Нельзя удочерить взрослого человека. Сонечке восемнадцать лет.
ЭСФИРЬ. Что, в восемнадцать лет уже не нужна мама? Почему я не могу удочерить Сонечку? Она дитя Симы Винавер. А Винаверы – хорошая еврейская семья, и Бог знает сколько лет мы жили с ними на одной улице. Это родная кровь.
ЕЛИЗАВЕТА. Хватит, Фира, хватит. Это не родная кровь. Знай: Сонечка не родная дочь Симы. Приемная. Сима взяла ее в детском доме, когда Сонечке не было пяти лет.
ЭСФИРЬ. Что? Как это?
ЕЛИЗАВЕТА. Я пятьдесят лет проработала акушеркой, Фира. Это бывает. Раньше – реже, теперь – чаще. Сонечку бросила мать. Отказалась.
ЭСФИРЬ. Ой-ей-ей! Какое несчастье! Какая сука! Какая стерва! Я бы убила ее своими руками! Я бы ее задушила! Это хуже фашистов! Оставить, бросить свое дитя! О, что ты мне сказала! Мое сердце просто разрывается! (Пауза.) А откуда ты знаешь?
ЕЛИЗАВЕТА. Мне Сонечка сказала.
ЭСФИРЬ. А почему она мне не сказала?
ЕЛИЗАВЕТА. Разговор не зашел.
ЭСФИРЬ. Деточка моя! Доченька моя! Два раза потерять мать! Сирота, без папы, без мамы! Господи, как ты это безобразие допускаешь? Ой, кровиночка моя! (Пауза.) Если ее Сима удочерила, почему я не могу?
ЕЛИЗАВЕТА. Да в Сонечке нет ни капли еврейской крови. А Симу спасла и вырастила тетя Клава, и Симе было все равно, есть в ребенке еврейская кровь или нет... А тебе?
ЭСФИРЬ. Лиза, ты дура! Девочку бросила мать. Это такое несчастье! Это сиротская горькая несчастная кровь! А ты говоришь – нет еврейской крови! Это же самая разъеврейская кровь!
Доченька моя! Иди сюда!
СОНЕЧКА. Я хлеб принесла.
ЭСФИРЬ. Почему же ты мне ничего не сказала?
СОНЕЧКА. Чего не сказала?
ЭСФИРЬ. Деточка моя, никогда, никогда я тебя не оставлю, кровиночка моя...
СОНЕЧКА. Я хлеб... Что с вами, Эсфирь Львовна?
