Лильке Женя позвонила в одиннадцать. Долго вспоминала телефон... как много вещей успело высыпаться из головы за это время. Прежде все телефоны держались в голове как отпечатанные...
Лилька сразу сняла трубку – и обрадовалась:
– Женечка! Ты мне за все время первый раз сама звонишь! Как же я рада!
Голос звонкий, счастливый.
– Лиль, скажи, а почему ты ни разу не спросила, ну... как я... лежу...
– Мне надо к тебе приехать, Жень. Все объяснить. Ты разреши, я приеду...
– Как ты приедешь-то? На метле, что ли, прилетишь?
– Жень, я без палки хожу... По дому, конечно. Я ведь теперь и на улицу сама выхожу. Ну, не в транспорт, конечно. Такси бы взяла... Мне тебе надо одну вещь сказать. Но не по телефону. Не могу по телефону...
– Приезжай, – сказала Женя. И испугалась. Так испугалась, что сердце забилось. – Только, может, не сегодня, – начала строить оградительное сооружение. – Сейчас Кирилла дома нет, кто тебе дверь откроет?
– А Гришка? А Гришка не откроет? – кричала Лилька в трубку, и слышно было, что она приедет, пешком пойдет, поползет на пузе...
– Он спит, твой Гришка. Лилька, ну давай завтра приедешь, а?
– И речи ни Боже мой, вот штаны только надену, и сразу...
Приехала через два часа. Гришка открыл. Она долго шебуршила в прихожей. Наконец, вошла. Огромная, толстая. У живота хорошей рукой букет держит – голландский, в розовом целлофане, как на мещанскую свадьбу. А левой рукой – придерживает.
– Только не голоси, только не голоси, – попросила Женя.
– И не собираюсь, – сжав трясущиеся губы, ответила Лиля. И тут же рухнула на колени, ткнувшись головой в кровать, и затряслась плечами.
Дура, дура я, зачем разрешила приехать... – подумала Женя.
Лилька кончила трясти кровать, подняла мокрое лицо из смятого букета и сказала решительно:
– Извини, Жень. Я к этому разговору полгода готовилась. У меня просто навязчивая идея была: я все в уме к тебе обращалась. В общем, выслушай меня. Это твое несчастье не просто так случилось. Это я виновата.
– Ну, ну, – усмехнулась Женя. – Давай, вали дальше...
– Я серьезно. Всю жизнь, Женя, я тебе завидовала. Любила, конечно, очень, но завидовала еще сильней. А это знаешь какая энергия – зависти. Ну говорят же – сглаз.
Это, может, ерунда. Но что-то в этом есть. Когда так сильно завидуешь, что-то нарушается в мире, – она шевельнула левой, больной, приподняла ее на уровень плеча. – И потом мне приснился сон. Два раза. Один раз до пятнадцатого октября, а второй – через месяц.
