— Мириться? — протянул друг-приятель. — Это симптом…
Ситников заметался. Он понимал все яснее и яснее, что пришла беда. Да, собственно, она никуда и не уходила из его дома. Она явилась туда вместе с этой тихой, неслышной Верой-медсестрой, пожаловала, чтобы остаться, приютиться под крышей дома Ситниковых, где ей показалось уютно, мирно и тепло.
— Видела лагерек бомжей на траве у вокзала, — рассказывала Вера, ездившая на дачу. Все-таки сподобилась… — Что интересно, два дня подряд у них на траве стоит повернутый боком поднос с художественно нарисованной русалкой у воды. Все равно как настоящая картина на подносе. Причем он даже не старый, а новенький. Бомжи-эстеты? И где поднос взяли? Забавно, правда?
— Забавно, — пробубнил Дмитрий. — Я сам себя давно чувствую бомжем на этом свете… А раньше не чувствовал. Все что-то не то. Почему, как думаешь?
Вера неслышно отправилась на кухню и ответила уже оттуда:
— Это у тебя просто сиюминутное настроение. Бывает у всех. Но в темной комнате можно зажечь свет…
— Ну да, если он там есть, — хмуро согласился Ситников. — Лампочка Ильича! Кстати, ее изобрел Эдисон, а не Ленин!
— Но Ленин ее внедрил. — Вера загремела кастрюлями. — Опять у тебя посуда немытая! А почему вермишель на окне? Не мог убрать в холодильник? Она уже вся липкая. Что, моя тезка не появлялась? Где ее носит, эту помощницу…
— Веруша… — Дмитрий поплелся к ней. — Скажи мне, у тебя была в жизни настоящая, большая любовь?
Жена медленно повернулась к нему:
— Что с тобой? Ты вроде Ляльки. Она тоже без конца любовью интересуется. Но ей хоть по возрасту положено…
— А мне что положено по возрасту? — криво ухмыльнулся Ситников. — Кефир, хлеб с отрубями и прогулки в парке по вечерам? Я всю жизнь делал именно то, что положено: служил в армии, Родину охранял, потом создавал семью, заботился о ней, деньги добывал… Все в дом. Не пил, как твой драгоценный братец, не гулял на стороне… Квартиру ремонтировал, дачу строил… Хозяев лелеял… Казалось бы, что еще надо?
— А кому еще что надо? — Вера удивленно вздернула брови, красиво прочерченные на ее огромном лбу. — Я не понимаю, к чему ты завел этот разговор, Дима?… Я никогда ничего от тебя не требовала. Разве что эту люстру дурацкую… Прости, сорвалось…
Она явно хотела любыми способами избежать разговора. Оборвать его как угодно.
— Плохо, — пробормотал Ситников. — Плохо это, Веруша… Что не требовала… Ничего… И любви тоже в том числе… Не нужна она тебе была никогда, любовь моя…
