И в этот раз Петр Матвеевич ничего не добился от Юрьевского. Тот выслушал его, не сказал ни слова, а затем дал понять, что желает остаться один.
Старик вернулся домой ни с чем, впрочем, он в этом не сомневался, да и само дело было не слажено, даже, собственно говоря, еще и не начиналось.
Зато Николаю Васильевичу вскоре после посещения Пастиным кума был нанесен визит, которого он и ожидать не мог. К нему явился не кто иной, как сам Иван Афанасьевич Юрьевский.
Николай Васильевич был дома и даже еще, лежал в постели, когда к нему в спальню вошел Савчук и каким-то особенным тоном доложил:
– Вас спрашивает крестный отец вашей нареченной.
– Какой нареченной? – не понял Твердов.
– Виноват, простите… Вас спрашивает господин Юрьевский, крестный отец Веры Петровны.
Твердое вздрогнул – этого визита он и ожидать не мог, потому что с Юрьевским даже знаком не был.
– Я его совершенно не знаю, – сказал он. – Что ему нужно от меня?
В душе Твердова еще не изгладилось то неприятное впечатление, которое произвел на него Юрьевский на свадьбе несчастного Гардина. Это впечатление еще более усилилось дикою выходкой Ивана Афанасьевича во время панихиды. Твердов был уверен, что Юрьевский шел прямо на него и свернул к выходу, только опомнившись и сообразив, что в присутствии людей вряд ли уместны подобные выходки.
– Скажи, Василий, что меня нет дома, – произнес он.
– Примите, Николай Васильевич, – проговорил Савчук.
Твердов взглянул на камердинера, тот смотрел на него, словно желал внушить ему, что не принять Юрьевского нельзя.
– Разве это необходимо? – спросил Твердов, забыв, что перед ним стоит слуга.
– Очень, – тихо ответил Савчук.
– Тогда проси. А я оденусь и выйду.
Теперь Твердовым овладело любопытство. Что мог значить столь ранний визит этого страшного и, как казалось, ненормального человека? Вместе с тем он догадывался, что и Юрьевский неспроста явился, и Савчук неспроста не только просил, а в силу известных отношений требовал, чтобы ранний гость был принят.
Наскоро одевшись, Николай Васильевич вышел в гостиную.
Юрьевский тяжело поднялся при его появлении и назвал себя.
– Мы уже отчасти знакомы: ведь я был шафером Гардина на его свадьбе, – ответил, также назвав себя, Твердов. – Прошу садиться. Чем могу служить?
– Я пришел к вам по весьма щекотливому делу, – начал Юрьевский, – по поводу моей крестницы.
– По поводу Веры Петровны?
– Да… Надеюсь, что нас не подслушивают?
– Не думаю… Мы одни… В чем же дело? Мне кажется, что я к Вере Петровне никакого отношения пока не имею, и, признаюсь, ваши слова для меня странны.
