— Ты прекраснее этих цветов.
Только черные сосны растут в замке ее отца. Они никогда не цветут, лишь сухая хвоя ложится на поминальные камни — серые, как сам город, тяжелые и молчаливые.
— Ты — жизнь моя.
И она кончилась. А я? Я осталась в своем городе, темном, туманном. Осталась навсегда. Слеза скатилась по щеке и сорвалась в пропасть, а сердце сжалось в точку.
Она покачала ногами и глубоко вздохнула. Только ветер вокруг. Оттолкнуться руками — и вниз, к поминальным камням.
— Принцесса!
Алов вскрикнула и чуть не свалилась с карниза по-настоящему.
— Провалиться тебе, Ярелл! Ты напугал меня!
Плешивый жрец закатил глаза, забормотал со своим смешным лесным акцентом:
— Так я ж только ради твоего блага… Чтоб ничего не случилось плохого. Тут ведь вона как высоко. Можно упасть вниз и убиться. Насмерть убиться. Пойдем лучше вниз, к землице поближе. Негоже людям так высоко забираться.
Он поправил серое шерстяное рубище и протянул ей руку через перила.
— Пойдемте, прошу вас. Зябко тут, да и уж пора обедать.
— Что за человек ты, а?! Все испортил!
Алов перемахнула через перила, оттолкнув Ярелла, надела туфли и направилась к лестнице. Жрец засеменил следом, бормоча что-то про холодные ветры и мягкую земельку.
— Ненавижу тебя! — тоска внутри Алов превратилась в гнев и выплеснулась на несчастного толстяка. — Крыса похоронная.
— Зачем же вы так, принцесса. Я ведь помочь только хотел.
— Знаю я, чего ты хотел! Думаешь, я не видела, как ты смотришь на меня?
— Да что вы говорите-то такое! — Алов прямо ощутила, как Ярелл позади нее покрылся красными пятнами. — Да я, может быть, любовался вашей красотою, да и все. Да где мне, червю смертному, даже помыслить о том, чтоб вожделеть… Да мне ж и нельзя, обетом связан по гроб жизни своей.
— Что хочешь говори, похотливый старикашка. Все равно тебе не поверю. И в подвал ваш не пойду!
— А вот это зря, это зря. И никакой это не подвал, это святой храм. Сказано: «Яма отворена бысть человекомъ яко пращуры»…
— Да там же воняет у вас!
— Ну, так что ж, если тлен и прах суть основа человеческая. Но когда придет час суда и воскресения мертвых, тление сие прейдет, телеса же преисполнятся благоухания…
— Хватит уже, противно. Не пойду — и точка!
— Ну, вы еще подумайте, подумайте. Я ведь что, я ведь ничего, я ведь не тороплю. Всему свое времечко. Всяк человек к землице припадает, кто к старости, а кто и в отрочестве…
