Отобедав, Изот оделся, закрыл свой номер на ключ и пошёл побродить по городу, в надежде кое-что, может, узнать о барине. Однако ему в этом не везло. С кем бы он ни начинал разговор, никто ничего не знал о таком человеке.
Около церковной ограды, увидел нищего с непокрытой головой, посиневшего от холода, протягивавшего к выходившим прихожанам шапку, в которой лежали несколько мелких монет. Скитник подошёл к нему и опустил в шапку копеечку, от чего тот был донельзя благодарен, и Изот посчитал нужным его расспросить.
Он завёл разговор о житье-бытье на этом свете, о том, что тяжко в зиму живётся попрошайкам, спросил, отчего нищенствует человек. Побирушка разохотился на разговор, рассказал, что после отмены крепостного права, он оставил деревню, где тащил тягло на барина, уехал в город в надежде начать новую жизнь. Сначала везло более или менее, устроился к хозяину на фабричонку работать — ткать холсты. Поработал год или два, сумел заработать малую толику денег, и решил вернуться в деревню, купить домишко и открыть своё дело. Поехал домой по железной дороге. Вот тут-то не повезло. Ночь проспал, утром хватился: денег нет — утащили. Ещё с вечера один малый показался ему подозрительным: так и шнярял глазами по пассажирам, вёл себя очень неспокойно. Нашёл его. Поприжал. С одним бы он справился. А оказалось, что их здесь целая шайка. Явились его сотоварищи. Избили. Скинули с поезда. При падении сломал руку. Местный фельдшер кое-как поправил. Кость срослась, да неправильно. Так стал убогим. Прежнюю работу делать уже не мог. Вот и перебивается с хлеба на воду. Ходил по городам и сёлам. Застрял в Ужах.
Изот посочувствовал его горю. Сам рассказал, как остался без крова.
— Я бы, конечно, не попрошайничал, — сказал нищий, — ежели был бы цел, как ты. А убогого на работу настоящую не берут, а возьмут — могут и не заплатить, что взять с обездоленного, куда идти ему жаловаться. Вот и остаётся одно — попрошайничать, хотя тоже на кого попадёшь, бывает гонят, как собаку. Ну мы уже привычные.
— И давно нищенствуешь? — осведомился Изот.
— Давно. Не считал, да и не упомню. Несколько лет.
— Ходишь по белу свету…
— Раньше ходил, а теперя прилип к одному месту. Вот в Ужах обосновался.
— Сколь времени?
— Да больше года.
— Наверное, многих знаешь?
— Как не знать. Одни и те же лица мелькают. Чужого пришельца сразу видать. Взять хоть тебя. Я сразу смекнул, что ты не нашенский, из чужих краёв.
— Глаз у тебя намётанный.
