Продолжать работу было бессмыслено. Надо было скорее уносить отсюда ноги. К вечеру Антип пришёл в себя настолько, что мог логически мыслить. До наступления темноты вырыл недалеко могилу и опустил в неё тело Захара. На свеженасыпанный холмик приладил маленький, сделанный из тонких веток крест и вернулся в шалаш, который они сделали с Захаром от непогоды. Всё в нём напоминало о приятеле: и рубаха Захара, потная, в засохшей глине, его поясной ремень, выгоревший картуз, деревянная изгрызанная ложка… Они ели кашу из одного котелка, делились удачами и невзгодами и на тебе — теперь Захар лежит в земле, и виной этому он, Антип.
Чтобы не бередить себя мыслями, Антип выбрался наружу, бросил на сырую землю подобранную в шалаше одежонку и прилёг. Сон мгновенно сломил его. Спал он не просыпаясь до утра. С первыми лучами солнца открыл глаза и подумал, что надо вставать и идти опять копать, но, вспомнив события прошедшего дня, почувствовал, как опять замутился рассудок.
«Приеду на следующее лето, — подумал он. — Никого с собой не буду брать. Один справлюсь». Раз мы нашли эти дорогие предметы, значит, здесь зарыто много всякого богатства. От этих мыслей, стало радостно на душе и смерть Захара не воспринималась как нечто ужасное, а казалась вполне естественным делом.
Он завернул найденные вещи в обрывок холстины, засунул в котомку, куда положил также несколько сухарей — остатки пищи, спички, обмакнутые в воск, чтобы не сырели. Под вековой елью над крутым обрывом спрятал лопаты и кайло.
Теперь можно было идти в обратный путь. Он перкинул мешок за плечо и, не оглядываясь, пошёл к тому месту, где они с Захаром спрятали лодку. Он уже придумал, что надо говорить, почему Захар не вернулся домой.
На Василисе Антип женился спустя лет пять после того случая с глухонемой, когда свадьба с Глафирой Кныкиной в одночасье расстроилась. Он сначала посожалел об этом, больше всего не из-за самой невесты, а из-за того, что такой жирный кус ускользнул из его рук. Привосокупить глафирино богатство к мельнице, которая ему достанется после смерти родителей, было верхом счастья. Но раз не получилось, что понапрасну переживать об этом. Постепенно всё забылось, а здесь новые напасти — началась русско-японская война. Маркел своими путями сумел отмазать сына от службы, и Антип спокойно жил на мельнице.
Василису ему сосватали родители. Она была моложе его лет этак на шесть из небольшой дальней деревушки. Жила у тётки, так как отец с матерью померли в её младенчестве. Как говорили: собрать, срядить есть кому, а благословить некому. Одним словом, сирота. Девица она была статная, не красавица, но парни на неё заглядывались. Приданного большого за ней не было: перина да постельное бельё, но Маркел с Прасковьей на это не особенно обращали внимания. Главное, из семьи работящей, богобоязненной была. Маркел разузнал всё о Василисиной родне до седьмого колена, расспрашивал и в деревне, и в кабаке, а, приехав, с устатку опорожнив чуть ли не половину четверти, размягши, сказал Прасковье, что порода у девки хорошая. И пристукивал для убедительности по колену и облизывал, как кот, сальные мясистые губы.
