Фролка замолк, отдав все права лошади, выпустив вожжи из рук. Ехали впросонь, с дороги сбились… Но этого не помнит Олантьев. Очнулся он в сильном бреду и никак не мог понять, где он и что с ним происходит. Порывался отыграться в карты и звал полковника Власова сесть за карточный стол…
В скиту пробыл почти месяц, там и узнал, что с ним приключилось. Когда они сбились с дороги, было уже темно, волки погнали лошадь. Его подобрали возвращающиеся из города с базара скитники, полуживого и полуобмороженного, привезли в скит. Фролка сгинул. После нашли его истерзанное хищниками тело далеко от дороги.
Поместили барина в отдельную келью, заботились и ухаживали, как могли, поили и мёдом, и отваром из кореньев и трав, мазали опухшее тело мазями. Душеспасительные речи вёл с ним старец Кирилл, зело премудрый и благолепный старовер, а обихаживал молодой скитник Серафим. За время, проведенное в скиту, поручик даже осознал вначале, что его прежняя жизнь была суетой и томлением духа. Размеренная, лишённая мирских утех жизнь в пустыне, подвигла его на пересмотр доселе прожитого и содеянного.
Глядя на тусклые отблески пламени лампадки в окладах старинных образов, читая в душе покаянные молитвы, поручик подошёл к осознанию того, что надо менять образ жизни. Но это было до того, как однажды, когда дело настолько у него пошло на поправку и поговаривали, что скоро он может отправиться восвояси, старец Кирилл, думая, что больной постоялец спит, подошёл к иконостасу и взял одну икону. Он стоял спиной к поручику и что-то выдвинул, проверил и опять задвинул, поставил образ на место и оглянулся на барина — спит ли он. Олантьев крепко зажмурил глаза и для вящей убедительности два раза всхрапнул. На ночь его не оставляли одного — в келье кто-нибудь находился: или Серафим, или другой, молодой скитник Пётр. Днём они уходили по какому-либо делу, и если не приходил старец Кирилл, на некоторое время поручик оставался в одиночестве.
Как-то случилось быть ему одному. Он встал с лавки и босой на цыпочках подкрался к иконостасу, взял в руки небольшую тёмную икону древнегреческого письма и стал рассматривать, полагая, что старец не зря так долго около неё увивался, должно быть проверял, на месте ли что-либо примечательное. Но в чём оно заключается? Икона как икона, таких много в деревенских домах, где живут истинно верующие. На ней был изображён то ли Николай угодник, то ли Илия пророк. Она была выщерблена в одном углу, потускневшая и закопчёная, утратившая былые краски, которыми была писана. Смотрел он, но ничего не обнаружил, потряс, но тоже ничего не нашёл. Нечаянно двинул перекладину, что скрепляла доски, и заметил, что она подвинулась, как крышка пенала. Под ней в выемке лежал свёрнутый в трубку небольшой кусок то ли толстой бумаги, то ли пергамента. Развернув и прочитав свиток, он еле совладел с собой. Ноги обняла мелкая дрожь и слабость. То была опись ценностей, хранившихся в скитской ризнице. Более всего его поразила запись: «…сундук мурманский кованый в три локтя длиной и полтора шириной, с двумя замками тайными, а пудов в нём три с четвертью… А в нём денги золотом, фряжские и свейские, и ромейские и лалы, яхонты и самоцветные камни, узорочье чеканное, обронное сребро и золото, зенчуга разные».
