— Заканчиваем. Пора обедать.
Последним с огорода шёл Антип, делая косарём выпады, взмахивая им, рубя воображаемого противника.
— Антип, тебе не мало годков уже, — строго сказала мать. — Хватит играть! Поранишься сам или кого из нас поранишь. Разве нож — игрушка?
Антип ничего не сказал в ответ, но играть косарём перестал.
Печь была протоплена и источала дремотное тепло. На широком выскобленном подоконнике сидел серый кот с большими усами и глядел на улицу. Увидя вошедших, потянулся, выгнул спину, с наслаждением зевнул, спрыгнул на пол и стал тереться о ноги Прасковьи, предчувствуя, что скоро будет вкушать пищу.
— Ну что, Лентяй, поесть захотел? — ласково сказала она коту. — Сейчас кашки с молочком отведаешь.
Прасковья быстро разделась и захлопотала у шестка. В избе пахло топлёным молоком, свежеиспечённым хлебом, круглые караваи которого, накрытые льняным чистым полотенцем, лежали на лавке на деревянном подносе и источали сытный запах.
— Давай, Антип, раздевайся и садись за стол, — сказал сыну Маркел, видя, что тот мешкает у вешалки. — Пообедаем и будем рубить капусту. День короткий стал, надо к вечеру управиться. А то не дай Бог мороз ударит — перемёрзнут кочаны.
Антипу было неохота рубить капусту и он, нарочито зевая, сказал:
— Чтобы не помёрзли, в избу надо внести.
— Мал ты меня ещё учить, — ответил сурово отец, но, увидев потускневшее лицо сына, добавил: — В тепле за ночь помякнет она, подвянет, понял?
Антип, долговязый, с длинными руками, с неестественно рыжими волосами и конопатым лицом до такой степени, что оно казалось красным, снял овчинную поддёвку и сел на лавку за чисто выскобленный стол.
Прасковья вытащила из печи ухватом большой чёрный чугун со щами, прихватила его тряпкой, сняла сковороду, которой он был накрыт, и стала половником разливать в большую глиняную миску мясные, наваристые щи. Ели они, как и все деревенские, из одной посудины. Маркел стал резать ноздрястый тёплый хлеб, прижав каравай к груди.
Тявкнула на улице собака и замолчала. Потом опять залаяла громко и сердито.
— Кого-то Бог несёт, — проговорила Прасковья, ставя полную миску на середину стола перед Антипом и Маркелом.
— Да это он так, попусту брешет, — ответил Маркел. — Может, на ворон тявкает. Эвон их сколько развелось.
— Может, кто едет? Никто не обещался зерно привезти?
— Никто. Да и поздно уже.
Опять занялась собака, злее и настойчивей.
Раздался стук в стекло, не сильный, но твёрдый. Прасковья подошла к окну, отодвинула занавеску.
