Изот сел в сани, по бокам пристроились жандармы. Возница тронул лошадь. Изот оглянулся: Провка стоял всё такой же опустошённый, сам не в себе на пронизывающем ветру, не пряча красные от холода руки в худые карманы. Изот вздохнул и отвернулся, чтобы не видеть этой ссутулившейся худосочной фигуры, которая вызывала в нём уже не обиду, а сострадание.
За что же злиться или осуждать этого бедолагу. За то, что он ютится в какой-то конуре, за то, что не может заработать денег на пропитание себе и дочке, что не может воспитать её как подобает человеку и будет весь век себя считать униженным и оскорблённым за то, что не мог подняться от скотского состояния чуть выше. Кто ему Изот? Случайно попавшийся на пути человек, которого он освободил от пут и уз. Изот вчера услышал разговор двух человек, которые говорили о убитом в трактире и что обещана большая награда тому, кто укажет, где ж тот убивец. Это его подтолкнуло уйти из города, да вот не успел. А Провке с дочкой эти деньги пригодятся. Не Бог весть как их много, но при тщательном распределении, можно год-два пожить более достойно, чем сейчас, а имея голову, можно и подумать, как удвоить, утроить эту сумму….
Скитника более всего угнетала мысль, что он так и не нашёл барина, поджигателя скита, а то, что тот здесь в этом он не сомневался, и это его рук дело — избавиться от Изота, последнего свидетеля его жестокого преступления. Это он всё подстроил, хитрый и изворотливый барин, невидимо следивший за всеми шагами Изота в Ужах и расставивший тенета.
Отшумела разгульная и обжорная Масленица. Подтаяли ледяные горки, на которых катались с визгом и смехом детвора и молодые парни и девки. Посерел и осел снег. За одну ночь с крутых крыш разом сошёл крупинистый наводопевший снег, и улицы, и дома вмиг почернели, и их зимняя красота куда-то подевалась.
В остроге незадолго до полудня раскрылись ворота и толпа арестантов в окружении рослых жандармов, вооруженных винтовками, вылилась на узкую улицу. Шли они кто во что был одет, в разномастной одежонке, в стоптанной износившейся обуви, придерживая руками стальные цепи кандалов.
Немногочисленные зеваки, оказавшиеся на улице, останавливались, глядели вслед арестантам.
— На каторгу погнали, — вздохнул кто-то из зевак. — Не многие дотянут до места. Только и облику-то: одна кожа.
Среди прочих каторжан в середине неровного строя выделялась высокая фигура Изота. Шел он, придерживая рукой кандалы и поводил глазами по сторонам, как бы пытаясь найти кого-то на извилистой улице.
