При этом люто ненавидя всю медицинскую братию, словно в случившемся была её вина.
Впрочем, он старался гнать от себя эти мысли прочь. Делать свое дело, а не предаваться дурацким размышлениям. Джеймс твердо усвоил, что стоит только начать жалеть себя, рвать на себе волосы и причитать по всяким пустякам, и — тебе крышка. Угодишь в психушку, станешь законченным меланхоликом, или (что ещё страшнее) — импотентом.
А, кстати…
— Могу я зайти за вами, скажем… в половине восьмого?
Девушка кивнула.
— Первая квартира на втором этаже.
— Вы там одна живете, или…
Девушка изучающе посмотрела на него.
— А вам не все равно?
— Ну… — замялся Джеймс. Собственно говоря, а какое ему дело — одна она живет или нет? Он нашелся: — Я на тот случай спрашиваю, если вдруг, увидев перед собой неведомое существо…
— Обросшее шерстью, четырехглазое и с рогами?
— … или — табличку с двумя фамилиями рядом со звонком, я могу растеряться.
— На табличке только моя фамилия.
Слава Богу! Джеймс метнул взгляд на свой фирменный блокнотик с бланками рецептов, на одном из которых он только что нацарапал её имя и адрес.
— Джейн Аберкромби, — напомнила девушка. — А сейчас, всего доброго, мистер…
— Зовите меня Джеймс. Джеймс Торчленд. — Он указал на визитную карточку, которую оставил на столе наряду с восемью комплектами каталогов и рекламных проспектов своей компании. По одному на каждого из семерки врачей, а последний — для нее.
— Хорошо… Джеймс.
Это была не первая их встреча. В последний раз, когда Джеймс приезжал в город, девушка сделала вид, что обиделась на его предложение встретиться где-нибудь в неформальной обстановке. «Ну и пожалуйста, — подумал он тогда. — Главное — растопить лед. В следующий раз не откажется».
Так оно и вышло.
Джеймс никогда не говорил своим знакомым, что он тоже врач. Какой в этом смысл? Уважения в их глазах ему бы это не прибавило, а становиться объектом жалости его не прельщало. Лучше уж быть коммивояжером, чем врачом-расстригой, разжалованным за нарушение врачебной этики.
Впрочем, его не совсем разжаловали. Просто за свою недолгую профессиональную карьеру Джеймс успел столько натворить, что брать его на службу в качестве врача никто не торопился. Прав был папаша Торчленд, когда уверял, что его отпрыск в эскулапы не годится. Тебе бы в племенные быки пойти, — с ухмылкой приговаривал он. Старикан давно уже сыграл в ящик, но тогда знал, что говорит, поскольку и сам был врачом-терапевтом. А причиной этого высказывания послужила одна его симпатичная пациентка, замужняя дама 25 лет, которую он как-то раз застал нагишом в объятиях Джеймса, когда тому едва исполнилось 16. В собственном приемном покое, на жесткой скамье. Уже тогда, правда, Джеймсу начало казаться, что дело вовсе не в его неуемной сексуальности, а скорее в желании, которое он будил у самих женщин. И все же, благодаря двум качествам — наличию отца-врача и умению играть в регби, — он получил врачебный диплом. Дважды, правда, декан пытался его отчислить, настойчиво советуя сменить профессию. Оба раза — из-за приключений с медсестрами, с одной из которых Джеймс общался в стенном шкафу, а со второй — в смотровом кабинете. Прием уже давно завершился, а девушка лежала на гинекологическом кресле, опустив обе ноги на подколенники, когда нелегкая принесла с обходом миссис Рыжинг, старшую сестру. Джеймс пытался её уверить, что они с медсестрой просто хотели проверить, в порядке ли кресло, но слова его звучали бы куда убедительнее, успей он натянуть брюки или хотя бы трусы.
