с таким выражением лица он давал аудиенции представителям иностранных государств, назначаемым военачальникам и высшим должностным лицам государства.
Одет он был в черный бархат — с тех пор как ему минуло тридцать пять лет, король стал одеваться только в темные тона, — с легкой вышивкой, без колец и драгоценностей, если не считать нескольких пряжек: под коленями, на туфлях и шляпе — и одной золотой пуговицы на атласной куртке.
За королем следовал господин де Поншартрен. Этот государственный муж слыл одним из знаменитейших консерваторов своего века.
Государь по обыкновению приветствовал дам, обменялся несколькими словами с герцогом дю Мэном и графом Тулузским, которые подобострастно заглядывали ему в лицо и были готовы рассыпаться в реверансах. Весьма благосклонно монарх побеседовал с дофином и его супругой, пришедшими справиться о его здоровье; довольно холодно принял знаки почтения герцога Орлеанского и его окружения — боялся вызвать недовольство мадам де Ментенон и клана узаконенных; приветливо встретил племянника и его приверженцев и медленно продолжил свой путь среди непокрытых голов и согнутых спин.
Но вот король распрямил грудь и высоко поднял голову — такой надменный вид он принимал всегда, когда был раздражен. Дело в том, что он увидел лорда Стейфса, посла Англии, который приветствовал его с весьма высокомерным выражением на лице.
Людовик остановился перед ним и сказал с деланым добродушием:
— Господин посол, что нового в Лондоне?.. Смею думать, что у вашего государя и нашей дорогой кузины, королевы Анны, храни ее Бог, все в порядке?
— Вы совершенно правы, сир, и моя госпожа будет очень тронута интересом, который ваше величество проявляет к ее особе.
Людовик хотел было продолжить путь, как лорд Сейфс добавил:
— Ваше величество позволит мне сделать несколько замечаний?
Король нахмурил брови.
— Это слово, — сказал он, — неприлично употреблять, когда вы говорите с королем Франции, и ваше превосходительство хорошо сделает, если изучит нюансы нашего языка.
— И все-таки несколько замечаний, если ваше величество не возражает…
— Замечания… Ладно, говорите. Я слушаю.
— Речь идет о канале Мардик, который вы приказали расширить…
— Да, конечно, чтобы возместить утрату фортификаций и порта Дюнкерк. Кто осмелится оспаривать мое право? — Затем тоном, какой принимал в важных вопросах, когда ему нечего было ответить, добавил: — Милорд, я всегда был хозяином себе, а иногда и другим; надо ли напоминать об этом?
