Нежно он провел рукой по выцветшим галунам и отер с них пыль, вынул рапиру из ножен и согнул гибкий клинок, потом попытался сделать выпад — один из тех ударов, быстрых и ловких, которые прославили его некогда как фехтовальщика столь же изящного, как Атос, сильного, как Портос, и опасного, как д’Артаньян.
Но тело его не слушалось: ноги подкашивались, рука не выдерживала тяжести оружия.
Бедняга растерянно поглядел на свои слабые ладони и костлявые пальцы с сероватой полупрозрачной кожей. Глаза его наполнились влагой, взор потух, в горле образовался ком.
— Боже мой!.. Не могу больше!.. Не могу!.. — зарыдал несчастный старик.
С ожесточением Арамис захлопнул створки шкафа.
Изможденный, раздавленный, он тяжело дыша, добрался до камина и, сжав кулаки, в бессильной ярости прорычал глухо:
— О несчастное тело!.. Развалина!.. Жалкое отребье человеческое — вот кто я!..
Стоя на середине комнаты, беспомощный, как ребенок, герцог закрыл лицо руками. Вдруг раздался слабый стук в дверь и в следующее мгновение на пороге появился старый слуга Базен.
— Почта господина герцога, — объявил он, подавая поднос с корреспонденцией.
Господин д’Аламеда медленно обернулся.
— Хорошо, — кивнул он и сделал знак слуге удалиться.
Базен вышел, подпрыгивая, как сорока.
Бывший мушкетер снова попытался взбодрить себя.
— Дьявол! — пробормотал он. — Я не молод, это верно… Верно и то, что очень болен… Недостаточно берегу себя… — И, немного развеселившись, добавил: — Мне нужен уход, поменьше тревог, покой. Тогда я скорее наберусь сил… И потом, сколько мне приходилось видеть людей в расцвете лет, которые спотыкались, идя моим путем! Право, лучше уж моя болезнь, чем здоровье некоторых.
Арамис не без труда придвинул кресло к столу и принялся нетерпеливо распечатывать письма.
— Ничего интересного! Просьбы о деньгах, жалобы, доносы… Записки от женщин…
Он пробегал глазами первые строки посланий, разбирал подписи, бросал письмо в корзину и переходил к следующему. Таким образом все письма оказались в корзине, кроме одного — толстого конверта с большой черной восковой печатью.
«Что бы это могло быть?» — удивился господин д’Аламеда.
И, заинтригованный, сломал печать, вскрыл конверт и прочел следующее:
«Эрбелетты, сего 10 октября 1711 года
Господин герцог!
Имею несчастье уведомить вас о жестокой утрате, только что постигшей меня: восьмого числа настоящего месяца в своем замке Эрбелетты скончался мой высокочтимый, нежно мною любимый и почитаемый отец, барон Эспландиан де Жюссак, который и похоронен с соблюдением всех обрядов святой нашей матери Церкви».
