Она замолчала, задыхаясь и закрыв лицо руками, словно пыталась избавиться от ужасных видений, воскресших в памяти.
Посланец Соединенных провинций был человеком правдивым и честным.
— Клянусь святой Гудулой, — воскликнул он, — король Франции не виноват в этой позорной смерти. Решение вынесло правосудие. Можно ли было препятствовать ему?
Дочь маркизы де Бренвилье подняла брови.
— Ошибаетесь, — сказала она резко. — Он — причина всего, что случилось. Разве не его подпись стояла под королевским указом, отправившим в Бастилию Сент-Круа, единственной виной которого было желание заставить мою мать полюбить себя?.. И уже в Бастилии Сент-Круа встретил Экзили, соперника де ла Трофаны и Рене-флорентийца.
— Ах да, — вспомнил Черчилль, — итальянец, изгнанный из Рима за свою тайную практику, который скрывался в Париже и за те же махинации угодил в тюрьму…
— Шевалье и итальянец занимали одну камеру. Шевалье проклинал людей, вырвавших его из мира любви и развлечений. Он проклинал и Небо, которое не восстало против несправедливости оговора, и призывал на помощь все свои силы, чтобы отомстить и снова обрести свободу. Убежденный этими проклятиями и дикими приступами гнева, Экзили воспользовался случаем, чтобы сделать его своим преданным учеником.
Что же вам еще сказать?
Когда Сент-Круа вышел из Бастилии, он втянул свою любовницу в ужасную игру, в которой жизнь всех заключалась в руках одного. Маркизу охватила страсть к гибельной науке. Вскоре ученица сравнялась с учителем.
— Да, — пробормотал францисканец, — то была достойная ученица. Великая актриса, актриса таланта Медичи и Борджа, для которой убийство стало искусством, подчиненным незыблемым законам. О бледные и зловещие алхимики небытия, которые, оставляя другим искать секреты жизни, раскрывают секреты смерти!
— Эти секреты известны и мне, — воскликнула молодая женщина со все возрастающим возбуждением, — я знаю состав этих порошков и жидкостей, одни делают свое дело незаметно и медленно, другие действуют так стремительно, что жертва не успевает даже издать крика, простонать или сделать вдох!
Минхер Оверкерке возмутился:
— И этими дьявольскими снадобьями, этими гнусными мазями вы собираетесь служить Большому альянсу!
— Разве не общая ненависть вас собрала здесь?
— Да, конечно, но не такими способами мы собираемся бороться.
Голландец преисполнился благородного негодования. Его мясистое лицо налилось кровью.
— О небо! — вскричал он. — Пока граждане наших провинций будут в силах заряжать мушкеты или носить пики, пока у них есть хоть один флорин в кармане, хоть одна лодка в море, один мускул под кожей, одна мысль в голове, они будут бороться за неприкосновенность своих территорий, за независимость и свободу… Да, мы будем бороться, и пусть, прорвав наши плотины, мы затопим всю страну, но морские волны поглотят и захватчика! Нам не требуются яды, чары, колдовство! На это не рассчитывайте! Vade retro!
