— Мадам де Мовуазен?.. Вы здесь?.. Вы были в соседней комнате?..
— С начала вашей беседы… А что вы думали! Я же беспокоюсь. Вам только что был нанесен жестокий удар, и к тому же рукой старика!
— Как? Вы в самом деле так боитесь за меня?
— А почему нет? — она сделала большие глаза. — Разве вы не мой герой, разве не тот, кого я ценю больше всех на свете?
Герцог схватил Арманду за руки, и она позволила ему держать их.
— Ах, маркиза! — воскликнул он, смешавшись от радости и досады. — Хотелось бы внушить вам не только восхищение.
Женщина высвободила руки.
— Увы! — пробормотала она. — Разве я ведаю, что со мной?.. Может быть, там другое чувство… — приложила она руку к сердцу. — Чувство преступное, потому что я наказана за него…
— Наказана? — Он внимательно поглядел на нее. — В самом деле, я и не заметил… Эта скорбь в глазах… Этот наряд… Послушайте-ка, прекрасный мой друг, не собираетесь ли вы удалиться в монастырь?
Арманда печально склонила голову.
— Дорогой герцог, не надо насмехаться, мне и так хочется плакать!
— Плакать?.. Бог мой, ваши глаза полны слез… Черт возьми! Что с вами?
— Случилось то, что можно было предвидеть: господин де Мовуазен отсылает меня во Францию…
— Во Францию? Вас? Безумие!..
— Напротив, это продиктовано здравым рассудком и высшей осторожностью, — произнесла она тоном значительным. — Господин де Мовуазен оценил, как опасно присутствие в лагере молодой и довольно привлекательной женщины для блага же этой женщины и для чести того, чье имя она носит. И я обязана думать, как муж, я, которая подвержена всем соблазнам моего пола…
— Маркиз ревнив? Но разве вы оба не повторяли сто раз, что любовь не играла никакой роли в вашем браке?
— Может быть, господин де Мовуазен изменился.
— Положим. А вы?
Арманда потупилась.
— Ваша светлость, то, о чем вы меня спрашиваете, — тайна моего сердца.
— Дьявольщина! — с досадой воскликнул герцог. — Маркиз молод, красив, элегантен, всегда одет так, что может быть готов к утреннему выходу его величества.
Молодая женщина опустила глаза, словно опасаясь прочесть на лице собеседника впечатление от своих слов.
— О, я безумна, — понизила голос Арманда, как бы страшась услышать то, что сейчас произнесет, — потому что так и не свыклась с Версалем, этим двором, где лицедеев больше, чем в театральной пасторали… У меня своеобразные склонности, дикие и тиранические… Больше всего люблю людей непокорных, способных чувствовать себя властелином. Величие и авторитет я считаю главной заслугой… Меня мучает жалость ко всем искалеченным в жизненных битвах… В беспорядке смешного солдатского наряда есть что-то более притягательное, чем изощрения моды… Эти дыры разве не раны? И комки грязи не грязь ли дорог, ведущих к победе?
