— Не спрашивал, — снова растерялся Леонид. — Я несколько дней не звонил Алле…
— Ха! Не сострадаешь, значит, ее неутешному сестринскому горю! — фыркнул Акселевич. — Я думаю, ей тоже сейчас без меня неплохо, слезы давно высохли. Но ты справься на досуге про рыбок. Мне домой звонить неохота — начнутся сопли и вопли: что, да почему, да где, да с кем! С кем — это главное! А я ни с кем, Леонид. И это так здорово, так прекрасно, ты даже представить себе не можешь!
— Почему же не могу, очень даже себе могу, — мрачно пробубнил Одинцов. — Как все странно и неожиданно получилось… Мы ведь с тобой весной в Крым собирались смотаться… К Зинаиде. Боб, ты помнишь Крым в мае? Как там бывает тепло и тоже очень тихо…
Акселевич помолчал.
— Да, жаль, Ленька, я ведь не хотел… Но с кем не бывает… Повидаться бы неплохо! Может, зайдешь? Мне это сделать сложнее.
Одинцов увидел, что предметы в комнате стали резко уменьшаться в размерах и закачались, словно при давнем московском землетрясении.
— Как-нибудь, при случае… — просипел он из последних сил. — А ты звони, звони почаще… Или это… там у вас… сложно?
— Да нет, ничего! — засмеялся Борис. — Проще, чем ты думаешь. Вот и радио мне тут постоянно напоминает «Позвони мне, позвони!».
— Радио?… — прошептал Одинцов. — А… какая программа?
— Программа? Да фиг ее знает! Кажется, «Ностальжи». А может, «Серебряный дождь». Зачем тебе это? — удивился Акселевич. — Главное, ты там тоже позвони и насчет рыбок не забудь, очень тебя прошу! И Алке про меня много не рассказывай. Обойдется! Просто скажи, что все в порядке. Привет!
Одинцов осторожно положил трубку на рычаг. К нему, неслышно ступая, подошел шеф и, наклонившись, тихо сказал:
— Леонид Ефимович, что-то случилось? Мы боялись вас беспокоить… Вы говорили по телефону весь рабочий день, посмотрите… И потом…
Одинцов вздрогнул и глянул на часы: стрелки показывали без пяти шесть.
В комнате стояла неестественная тишина. Женщины торопливо, не глядя на Леонида, собирали помаду и румяна и на цыпочках, одна за другой, выбегали за дверь. Шеф стоял, опустив голову.
Одинцов встал, засунул руки в рукава дубленки и взял «дипломат». Все ощущения исчезли. Он вышел на улицу. Куда-то пропали автобусы, троллейбусы и такси, сгинула даже бесконечная толпа прохожих, вечно несущихся по черным грязным тротуарам. Только холодные редкие капли снега, больно обжигающие щеки…
«А что, если Борька больше никогда не позвонит?…» — в ужасе подумал вдруг Леонид и с отчаянной надеждой вскинул лицо к темнеющему низкому небу.
