— Куда, молодой человек?
— До сто тридцать первой довезете?
— Садись.
Эдик забрался на заднее сиденье и сел так, чтобы видеть дорогу в просвете между водителем и смуглым. Очень интересовала его дорога.
Смуглый человек полуобернулся к пассажиру.
— А зачем тебе в сто тридцать первую, если не секрет? — спросил он дружелюбно.
— На работу, — коротко ответил Эдик.
— Водитель?
— Водитель…
— Нужная профессия, — кивнул смуглый.
В мозгу Баранчука вдруг мелькнуло смутное предположение.
— А вы… не начальник сто тридцать первой? Не Стародубцев, случаем?
Смуглый рассмеялся:
— Нет. Случаем, не Стародубцев. Можем познакомиться. Меня зовут Трубников Алексей Иванович.
— Баранчук, — пожал протянутую крепкую руку Баранчук. — Эдуард Никитович.
— Впервые в наших краях, Эдуард Никитович? — сдерживая улыбку, спросил Трубников.
— Можно сказать, первый день.
— Ну и какие впечатления?
— Мало пока впечатлений. Вроде нравится.
— Еще понравится. Тот, кто попадает на эту дорогу, отсюда уже не уходит. Чем-то он держит, этот Север… колдовством каким-то.
И как бы в подтверждение этих слов и сама дорога, и окружающая ее природа чем-то изменились.
Редкий перелесок, еще как-то радовавший глаз, внезапно кончился, и впереди открылось пространство, упирающееся в красное, замутненное, по-зимнему маленькое и болезненное солнечное око. Оно, это пространство, время от времени вздымало химерические белые смерчи, раскручивающиеся произвольно там и тут и угасающие непонятно отчего. Безрадостное и призрачное, лишенное малейшей надежды на присутствие человеческого жилья, оно порождало ощущение бесприютности и тоскливой затерянности в этом холодном мире, где нет никого и ничего.
Они какое-то время ехали молча, потому что, как показалось Эдику, сколько здесь ни езди, а все равно не привыкнешь.
— Вот оно — «русское поле», — произнес наконец Алексей Иванович.
Баранчуку показалось, что он ослышался.
— Как вы сказали?
— Я говорю: «русское поле», — улыбнулся Трубников. — Так это место в шутку шофера называют. Народный юмор.
— Да-а, — подтвердил пожилой водитель, доселе не проронивший ни слова (заодно он включил передний мост). — Если уж скажут, так в точку.
Уже приближались ранние северные сумерки. Холодный воздух сгустился, призрачно-фиолетовый свет растекался по серому насту, объединяя в один тусклый монолит низкое небо и земную поверхность.
— Останови, Григорьич, — попросил водителя Трубников, — что-то ноги затекли, надо бы размяться немного, считай, с шести утра колесим.
