Мы — автоматчики.
Мы — мотопехота.
Каждому из нас — не более двадцати лет…»
Качаются сосны.
Проходят люди, затянутые в ремни, похожие друг на друга как две капли воды. И пожалуй, трудно сказать, чей голос звучит в этих мартовских соснах на подступах к полигону. Кто он?
Может быть, этот… а может быть, этот…
Вглядывайтесь в лица!
Вглядывайтесь в лица, и вы найдете его, человека в зеленом солдатском бушлате, так похожего на других, перепоясанного портупеей…
Смотрите, вот он!
Это его походка. Вернее, не его походка. В строю не бывает своей походки. Но это он. Его настороженные глаза. Ведь даже в строю у каждого свои глаза. Это — его голос…
«Меня зовут Баранчук, гвардии рядовой Эдуард Баранчук, автоматчик. В конце колонны, на левом фланге топает мой друг Левка Буше, артист цирка, коверный клоун, гвардии рядовой Буше, пулеметчик. На первых же стрельбах, с первой попытки он положил все мишени.
— Ай да Буше — сказал майор. — Двое суток увольнения.
И Левка помчался в цирк. Ему дали выступить, он вернулся счастливый. Я первый раз увидел, чтобы люди такими возвращались из города…»
На левом фланге в последнем ряду маленький солдат пытается привлечь внимание сержанта, идущего рядом с колонной.
— Кубышкин! Эй, Кубышкин…
Кубышкин безмолвствует.
— Товарищ старший сержант!
— Чего тебе?
— Разрешите выйти из строя.
— Зачем?
— В лес, — невозмутимо отвечает солдат.
Но старший сержант Кубышкин знает службу. Он оглядывает колонну хозяйским взглядом. Поправляет планшет, он всегда поправляет планшет, когда хочет дать команду, ибо планшет, обычно офицерская принадлежность, для Кубышкина — символ власти. Ему редко приходится носить планшет.
— Взво-о-од! — кричит Кубышкин, — Стой! Налево! На первый-второй рассчитайсь!
Первый-второй.
Первый-второй.
Первый-второй…
Гул голосов пробегает по колонне. Мелькают лица. Первый-второй, первый-второй…
Кубышкин идет вдоль колонны. Расчет окончен, никто не понимает, зачем было нужно рассчитывать на «первый-второй» во время «войны», на подступах полигону…
Но Кубышкин знает службу. Он останавливается голове колонны, поправляет планшет…
— Взво-од — летит над лесом. — Первые номера налево, вторые номера — направо, по деревьям — ра-зойдись!..
И снова идет колонна, качаются сосны, мелькают лица, потемневшие от ночных бдений, обветренные суровые лица. Где-то там полигон…
Эдуард идет в строю, в первых рядах. Над его правым ним плечом качается вороненый ствол автомата. Качаются сосны. И если глянуть сверху на колонну, то первое, что бросится в глаза, это каски и черные зрачки автоматов, пулеметов, гранатометов — маленькие, большие, средние зрачки, нацеленные прямо вверх, прямо вверх…
