Я без сил опустилась на пол кухни рядом с материнской табуреткой. Интересно, если я потеряю сознание перестанет она говорить эти гадкие вещи?
— Ну а сегодняшняя ситуация должна была тебя убедить в том, что в их доме ты совершенно лишняя, чужая, — припечатала мать. — Вот и думай после этого, стоит ли тебе культивировать в себе любовь вопреки рассудку или нужно успокоиться и жить дальше. Ты меня понимаешь, Симочка?
— Мама, — бестелесным голосом произнесла я. — Но разве так не бывает, что люди неудачно женятся, потом разводятся, потом вступают в новый брак — и в нем живут счастливо до самой смерти?
— Бывает, — быстро согласилась мама. — Очень часто именно так и бывает. Но, Сима, ты сама сказала: разводятся. Я не собираюсь отправлять тебя в монастырь. Если твой друг решит свои проблемы, он вполне сможет тебя отыскать.
— Господи, мама, ну неужели это так важно, женат он или в разводе?!
— А ты сама не поняла сегодня, важно это или нет? — с легкой усмешкой спросила мать. — Когда с тобой в том доме даже не стали разговаривать, ты разве не сделала выводов?
Мама выпустила мою руку. Я вскочила, снесла табуретку, отшвырнула ее ногой в угол кухни и помчалась в свою комнату. Бросилась на кровать и завыла в подушку. Страшные слова мамы стояли у меня в ушах, разрывали мне сердце железными крючьями. Впервые в своей жизни я умирала от ненависти к собственной маме!
— Уйду, — бубнила я в подушку. — Завтра же уйду из этого дома. Марк сказал, что мы вполне можем обойтись без родителей. Она ничего не понимает! Она просто злится на всех мужиков!
В гостиной зазвонил телефон. Я дернулась и уже хотела бежать туда: ведь это наверняка звонил Марк. Но мама сняла трубку, сказала несколько слов — звякнула кнопка отбоя. Я снова рухнула на покрывало. Все понятно, из этой квартиры мне с Марком больше не говорить. Ну ничего, мамочка, скоро этот телефон останется в полном твоем распоряжении, да и квартира тоже.
Вынашивая планы бегства, я лежала на кровати, закрывшись с головой покрывалом. Я думала, как поступить, если завтра мама вообще не выпустит меня на улицу. Тогда придется связывать простыни и спускаться вниз с пятого этажа. Иногда я засыпала, и тогда отчетливо видела себя, ползущую по кирпичной стене. Телефон звонил еще несколько раз, и всякий раз почти сразу следовал отбой. Раза три мама заходила в комнату, стояла на пороге, но со мной не заговаривала. Совсем поздно вечером, когда сквозь тонкое покрывало перестал просачиваться дневной свет, она подошла к кровати и накрыла меня сверху теплым одеялом.
