Марк позвонил. Немедленно задребезжал замок, дверь стремительно распахнулась. Я подготовилась увидеть на пороге маму Марка, на худой конец Любу. Но там стоял высокий худой мужчина с очень густыми и уже наполовину поседевшими волосами. Я сразу вспомнила главврача. Он не сильно изменился с тех пор, когда заходил каждое утро осматривать мой послеоперционный шовчик. Почему-то мне казалось, что и он припомнит свою бывшую пациентку. Но главврач глянул на меня как-то вскользь, слегка прищурился, словно не понимая, чего это я маячу на их пороге рядом с его сыном. Потом коротко кивнул:
— Здравствуй, девочка, — и тут же переключился на сына. Вернее, просто сказал ему отрывистой скороговоркой: — Марк, зайди ко мне в кабинет. Надо поговорить. Это срочно. А гостью пока усади в гостиной. — Тут же развернулся и почти понесся прочь от нас по коридору.
Марк стянул с меня пальто и проговорил как-то растерянно:
— Ты проходи, располагайся. Я только к отцу схожу, узнаю, что еще случилось.
Мелкими шажками, вытягивая шею, словно кошка, попавшая в новое жилище, я прошла вдоль коридора в противоположную от кабинета сторону и оказалась в гостиной. Жадно огляделась. Собственно, ничего примечательного тут не было. Мебель, почти такая же, как у нас, два книжных шкафа, забитых книгами, большую часть которых я издалека узнала по обложке. В общем, как говорит в таких случаях моя мама: «Если чувствуешь себя как дома, значит, ты в квартире людей нашего круга». Заинтересовали меня только фотографии. Они в квартире Марка висели на стенках в красивых рамочках. А вот мама вешать фотки на стенку не позволяла. Может, потому, что у нас не было таких вот рамочек.
На некоторых фотографиях был запечатлен сам доктор. Он позировал на фоне Эйфелевой башни и прочих заграничных диковинок. Но мне больше понравились те фотографии, на которых был Марк, подросток и даже совсем малыш, кудрявый и смеющийся. Один или с родителями. Я просто пожирала фотографии глазами. Особенно меня заинтересовала мама Марка, ведь я видела ее впервые. Она показалась мне ужасно красивой. Обычно я всех женщин сравнивала с мамой, и всегда не в их пользу. Но здесь было иное. Женщина на фотографии не была лучше или хуже мамы, она просто была другая. Очень хрупкая, с лицом спокойным и немного грустным. В маме всегда кипела жизнь, — эта женщина казалась от всего отрешенной, как русалка, обстоятельствами принужденная жить на земле.
Обойдя несколько раз по периметру гостиной и не обнаружив там следов Любы, я решила вернуться в прихожую и, как приличная девушка, наконец причесаться перед зеркалом. Вышла туда на цыпочках, ведь кабинет главы семейства находился совсем недалеко. И замерла, услышав голос.
