– Уж коли этот «один» сам возобновил знакомство, не стоит упускать случай; хватайся за возможность, пригодится. Если у светских завязнет дело, может, обратишься к нему за небольшой помощью? Не видел ли, не слышал ли…
– Поглядим, – отозвался Курт неопределенно.
– Почему вообще все так переполошились? – Бруно перевел взгляд с одного собеседника на другого, пожав растерянно плечами. – Девочка лишь сутки как исчезла, и ничего еще не случилось, в сущности…
– Потому, – пояснил Ланц хмуро, – что девчонка эта, как я уже сказал, из хорошей семьи. Это первая причина. А вторая – в том, что у нас, Хоффмайер, благополучный мирный город, ремесла-торговля, все чинно и солидно… было, пока кое-кто не спалил нашего герцога с племянницей и архиепископом за компанию…
Курт метнул в сторону сослуживца короткий взгляд, но в ответ лишь промолчал, отвернувшись.
– Истекли всего-то пара месяцев, – продолжил Ланц, – так сказать, дым едва успел развеяться; люди только угомонились, только-только начинают прекращать обсуждать все это, и вдруг пропадает ребенок. История с герцогом еще на слуху, и если вскоре не пойдут сплетни, что девчонку украли ведьмы, дабы сварить из нее мазь для полетов, я буду весьма удивлен. И, наконец, последнее: за минувшие лет восемь ни убийств, ни пропаж детей в Кёльне не случалось – исключая, разумеется, несчастные случаи, драки меж мальчишек и прочую шелуху. Вот еще – в позапрошлом только году двое огольцов решили удрать из дому, однако, во-первых, их уже через полдня перехватил отец, после чего они навряд ли могли сесть еще с недельку, а во-вторых, уходя, нормальные люди забирают с собой какие-никакие вещи. Эта же просто вышла из своего дома и исчезла. Стало быть, убийство. Не какой-то нищенки, вскоре после громких казней и – первое за почти десяток лет. Не повод всполошиться, Хоффмайер?
Тот лишь вздохнул, вяло кивнув, и Ланц поднялся с таким же тягостным вздохом, отчего-то задержав тоскливый взгляд на распахнутом окне – быть может, воображая себе толпу сплетников, шныряющих по Кёльну и возмущающих мирных горожан.
– Пока занимаемся своими текущими делами, – подвел он итог всему сказанному. – А именно – плюем в потолок и бездельничаем.
– Otioso nihil agere est aliquid agere[6], – передернул плечами Райзе; Курт покривился:
– Qualis sententiae gravitas[7]… Твои сентенции, Густав, когда-нибудь сведут меня в могилу. – Он тоже встал, неловко стянув со стола лист, исписанный столь невнятными и неправдоподобными словами о таящихся во тьме страхах, и медленно поднял взгляд к Ланцу. – Дитрих, я подумал – поскольку уж все равно нечем заняться…
